опирается на спинку дивана, скрещивает руки на груди — и какое-то время мы просто молчим.
Чувствую себя ужасной черной неблагодарностью.
— Ви, послушай. — Олег очень категоричным и скупым жестом пресекает мою попытку просто открыть рот. — И постарайся услышать. Павел был моим другом. Лучшим другом. Мы бывали в таких задницах, что и вспоминать не хочется на трезвую голову, и выбирались из них не каждый по отдельности, а вместе, помогая друг другу, хоть иногда приходилось тащить и за волосы, и за другие… гммм… не упомянутые при хрупкой девушке органы.
Мы пересматриваемся и, когда Олег замечает мою улыбку, с которой, как ни стараюсь, ничего не могу поделать, его лицо заметно расслабляется. Так лучше, потому что рядом с деловым Олегом Игнатовым такой, как я, делать вообще нечего. Не говоря уже о том, чтобы принимать от него подарки.
— Когда Пашка сказал, что будет отцом, знаешь, что я сделал? Я начал его отговаривать. Их с Таней. Мол, они молодые, мы еще вообще сопляки, еще только-только жить начинаем, на ноги становимся. Да и на родителей они не тянули даже с натяжкой.
Он немного виновато качает головой, но я и не думаю обижаться, потому что помню свою маму в то время, когда для нее вся кухонная наука начиналась и заканчивалась нарезкой хлеба.
— Тогда мы с твоим отцом впервые крепко повздорили. Он мне хорошо врезал. — Олег потирает челюсть, как будто чувствует тот удар до сих пор. — Сказал, что у него будет дочка, и что если я, баран, еще хотя бы слово скажу против их с Таней решения, он мне больше не друг. Так что пришлось заткнуться, хоть, чтобы быть честным до конца, я все равно остался при своем мнении. А потом появилась ты: такая сморщенная, маленькая и жутко крикливая. Первые недели у тебя, кажется, вообще не закрывался рот.
Снова улыбаюсь, вспоминая рассказы матери о том, как они с папой сходили с ума, потому что я не хотела спать ни днем, ни ночью, и что папина мама, моя бабушка, всерьез предлагала отвезти меня к батюшке и изгнать бесов.
— А потом меня пригласили в гости, — продолжает Олег, — и я впервые увидел тебя не на фотографии, а живую. Орущую даже громче, чем об этом рассказывал Пашка, а я всегда думал, что он преувеличивает. Марина пыталась тебя успокоить, а ты, кажется, кричала только сильнее. И как-то так получилось, что оказалась у меня в руках. И затихла.
Эту историю мне тоже рассказывали еще в детстве. И даже сейчас, хоть я с трудом помню папино лицо и голос, в голове сидит его сказанная по какому-то поводу шутку: «Вот тебе на ней и жениться, Олег, раз кроме тебя этой женщине больше никто не может закрыть рот».
— Я помню, ты называл меня своей маленькой невестой, — краснея, говорю я. Как будто речь идет о чем-то настоящем. В жизни каждой маленькой девочки есть ее взрослый «жених».
— Ви, ты никогда не была мне чужой, — как-то резко переводит тему Олег.
Ну да, для него тема жены болезненная.
— Так получилось, что человек, который был мне как брат… — Он замолкает, как будто не может подобрать нужное слово. — Что наши пути разошлись. Но если бы ты была моей дочерью, и если бы получилось так… как получилось… Пашка сделал бы то же самое. Поэтому, Пуговица, если квартира тебе нравится — она твоя. Обо всем остальном не беспокойся. Просто дай мне сделать то, что я должен сделать.
У него темно-серые глаза и морщинки лучиками в уголках глаз. Олегу уже сорок два, моему отцу было бы сейчас сорок четыре. Но я не могу смотреть на Олега, как на мужчину того же возраста, как на человека, который мог бы быть моим отцом или дядей.
Он просто Олег. Мой «жених». И я не представляю, что должно случиться, чтобы я смотрела на него иначе. Это детское обожание никуда не денется, оно вросло в меня, как опасный вирус. Наверное, в тот день, когда он впервые взял меня на руки.
— Мне очень нравится квартира, — сдаюсь я. — Это какой-то сон. Ущипни меня.
Олег расслабленно выдыхает.
— Значит, она твоя. И на сегодня, пожалуй, хватит острых ощущений. Может, запьем стресс чем-то безалкогольным?
— Двадцать один мне исполнилось еще в прошлом году, — напоминаю я. Неприятно царапает, что он для меня — просто очень красивый мужчина «немного за тридцать», а я для него все та же девочка, которой до сих пор нельзя алкоголь.
— Прости, Пуговица, но я слишком старый, чтобы пить с тобой спиртное. Так что, — он встает и делает галантный жест в сторону двери, — чай, кофе, горячий шоколад или молочный коктейль.
— Ты забыл, — говорю, проходя мимо и задерживаясь на мгновение, чтобы вдохнуть запах его парфюма. И снова ничего. Просто наглаженный до хруста хлопок рубашки. — У меня непереносимость лактозы.
— Сдаюсь, принцесса, — Олег миролюбиво поднимает руки. — Надеюсь, не разжалуешь в оруженосцы?
Глава восьмая: Эвелина
Когда Олег говорил о кофе, я представляла какое-то маленькое кафе из тех, которые разбросаны по всему городу практически на каждом углу. И только когда он привозит меня в закрытый клуб, и охранник на входе здоровается с Олегом по имени отчеству, понимаю, что в жизни моего «жениха» давным-давно нет места заведениям уровня ниже пяти звезд.
— Здесь готовят самый лучший кофе и чай в городе, — говорит Олег, пока я осматриваюсь по сторонам.
Здесь все выглядит богато, даже состаренные бирки на баночках с зернами кофе.
Вырастающей прямо перед нашим носом официантке Олег передает мою сумку и пиджак, а мне, чтобы не волновалась, на ухо поясняет:
— У меня здесь эксклюзив на стол. Не переживай.
Следующие полчаса мы проводим в компании бойкой молодой женщины и сотен банок и мешочков с кофе, которые она дает продегустировать «на нюх», как будто мы выбираем дорогой парфюм. В конечном итоге, у меня начинает кружиться голова, и я останавливаюсь на чае, который похож на зародыш белокочанной капусты.
Мы усаживаемся за стол перед камином — самым настоящим! — и я силой заставляю себя не смотреть по сторонам, как любопытная сорока.
Чай приносят в маленьком прозрачном заварнике, на дне которого настоящее волшебство — раскрытый бутон экзотического цветка.
— Это правда можно пить или тут подают музейные экспонаты? — шепотом спрашиваю я.
Олег вместо ответа наполняет мою чашку.
Мы разговариваем обо всем.
Я не пытаюсь запомнить темы. Но в основном без умолка трещу я.
