ферта, не выдавая ни удивления, ни осуждения, — Керолайна была особа сдержанная. Трампедах представил:
— Кристофер Марлов, артист музыкальных искусств.
— Studiosus rerum naturae, — добавил юноша и поклонился, мгновение ждал, протянет Керолайна руку или нет, но шотландке такое и в голову не приходило, она протрубила точь-в-точь как на тромбоне:
— Carolyn Campbell, very good; mister Marlowe, how do you do? — колыхнула понёвой, презрительно отвернулась и жестом пригласила в трапезную. Потрясающая штучка — слов нет! Одна кукишка на макушке чего стоит!
Магистр извинился. Керолайна ужинать с ними не будет, да простит ее гость, она чувствует себя неудобно, потому как не знает латышского языка.
— I am sorry! — еще раз взревела великолепная Керри, повернулась спиной и удалилась на кухню, а Марлов возликовал. Он хотел есть, и посему шотландки, сколько бы их ни было, могли убираться ко всем чертям.
— Вы, господин Марлов, будете сидеть справа, мое место тут. Вкушая брашно, надобно чувствовать себя свободно и непринужденно, трапеза требует сосредоточенности, а когда сидишь напротив окна, то отвлекает свет и небесные сферы. Я обратил внимание, что в солнечные дни люди едят меньше и прожевывают пищу много хуже, нежели в пасмурные… В честь вашей особы состав ужина, или, как говорят французы, меню, будет особенным. Может быть, в стилистическом отношении оно вам покажется пестроватым, но свое суждение и оценку я прошу вас дать в конце. Ein Moment.
Магистр резво подошел к какому-то шкафу, который Кристофер принял за часы, отворил стеклянную дверцу, принялся рыться на полках, затем вынул круглую металлическую пластину с зубчатыми краями, надел ее на штырь, закрыл дверцу и начал усердно крутить рычагом для завода.
— Ein Moment! Я только накручу пружину, и сразу начнем.
Кристофер быстро обвел глазами стол и изумился. Вместо белого фарфора на нем были расставлены зеленоватые с глянцем глиняные мисочки. В одном конце стола стояла натертая добела деревянная лоханка на трех ножках с прислоненной к ней деревянной поварешкой. В круглом красном кашнике виднелись неизвестного происхождения кругляшки размером примерно с лошадиное яблоко. В какой-то скудельный сосуд был насыпан коряного цвета песок, в корытце дымились горячие шкварки, отдельно стояла кандейка с ломтями мяса, разукрашенными болотной ягодой — журавикой, и наконец поддон с сукроями черного хлеба — и все… Вот те раз!
Музыкальный ящик затрясся, испустил могучий хрип и рванул что было силы:
Вей, ветерок, гони челнок,
Унеси меня в Курземе!
— Застольная, или тафельмузыка! — повысил голос старый, желая перекричать ящик. — Каждое брашно требует соответствующего стиля тафельмузыки, я никогда не ем без нее.
Трампедах торжественным движением руки взял Марлову миску, подошел к лоханке, схватил поварешку, помешал варево, налил два ковша и радостно просусыкал:
— Скаба путра, ай да скаба путра, м-м-мм!
Марлов потянулся за своей посудиной, но не тут-то было.
— Пардон! — воскликнул старец и отвел его руку. — То была лишь основа, так сказать, первоначальная субстанция, теперь последует главное!
С этими словами он погрузил жилистые пальцы в коряного цвета песок, сгреб полную горсть и бухнул в скабпутру.
— Теперь мешайте! Это камы. У древнегреческих богов была амброзия, а у Перкона, Потримпа и Пикола[5] — харч древних прусов и балтов — камы!
Кристофер Марлов, огорошенный, взял миску, нащупал рядом на столе деревянный черпак и — с именем бога, что еще ему оставалось! — шумно хлебнул.
Магистр тем временем готовил свою порцию и с улыбкой на устах следил за лицом гостя.
Мне хозяюшка сулила
Свою дочку мелею.
— Но это… Это же вкусно! Черт подери, душисто и бодрит. — Деревянная хлебалка Марлова задвигалась accelerando, а затем и presto, после чего мисочка была опорожнена и длань юноши подняла сосуд — Можно еще?
— Хе, хе, хе! — захихикал магистр. — Отчего же нет? Берите сами: на два ковша скабпутры горсть камов, больше не надо, не то получится каша. Ну, стало быть… За ваше здоровье, господин Марлов!
— Но почему в поваренной книге я не нашел этого рецепта? Нет, что ни говорите, устарела ваша «П. П. П.».
Лицо Трампедаха скривилось, словно ему наступили на ногу.
— Нельзя так рассуждать, молодой человек. Камы слишком локальная пища, дабы включать их в список интернациональных блюд. Сделай я такое, меня вполне можно было бы обвинить в шовинистических наклонностях (ведь это блюдо на своих сборищах ныне употребляют диевтуры, то есть современные идолопоклонники). Как говорится, «что годится для Пилтене, то не гоже для Смилтене», видите, я даже наловчился сочинять латышские пословицы. Одному лишь описанию основных элементов, из коих готовится сие кушанье, пришлось бы уделить несколько страниц комментариев. Как я втолкую, например, французу, что такое скабпутра? Le gruau aigrе? Почему le gruau? Почему не gâchis? Может быть, le gruau fumier? Послушайте только, как рецепт камов звучал бы в переводе на другой язык, к примеру на английский:
«Возьми да бухни в кипень овса, ячменя, чуточку гороху и бобов, недолго потоми, затем кинь врассыпную на простыни (!), пусть подсохнут на солнце и малость протухнут (!), после чего швырни все скопом в жарко натопленную хлебную печь (?) и помешивай, покамест не спадет жар. Как скоро гуща перестанет подгорать, закрой печное чело и суши ее до тех пор, пока печка совсем не остынет. После этого выгреби, насыпь на каменные жернова (?), смели в муку, пропусти через сито, всыпь в скабпутру (?) или в молоко и уписывай, покуда не упрется в лавку (?)…»
Невозможно! Звучит так, будто речь идет о фураже для клячи: овсе или сечке… Что бы англичане подумали о курземцах?
Обещала, не дала,
Кличет горьким пьяницей.
— Вы наливаете уже в третий раз, не забывайте о последствиях, молодой человек! А теперь отведайте мятева, или, другими словами, клецек — вон в том круглом кашнике… Ну как? Бесподобно? Советую полить шкварками, а буде не понравятся вытопки, взять ломтик свиного окорока или поросячью ляжку. Видите, какой квасной журавикой они обложены, эта ягода особенно богата витаминами, для меня ее на Планицком болоте собирает теща мукомола из Гайтей, судя по темному цвету — тут прошлогодняя.
Марлов берет окорок, берет ляжку, он целый день не ел, потому такой ненасытный, знай себе жрет да жрет…
Кличет горьким пьяницей,
Говорит, коней загнал.
— Местные крестьяне называют сии клецки мятевом, а то и толчениной, — говорит магистр. — Я вкратце упомянул об этом в «П. П. П.», в восьмой главе,
