Книга Звезды над озером - Ирина Лазарева

1942 год

Смуров часто бывал на кораблях флотилии и нередко отправлялся с ними на боевые задания, при этом не упускал ни малейшей возможности, чтобы лишний раз оказаться в плавании с Алексеем. Он находился на катере Вересова, когда на пароход «Никулясы», который вел за собой две баржи, напало восемь бомбардировщиков. Судно принадлежало речному пароходству, команда в основном состояла из женщин. Раненая радистка перед смертью успела сообщить в порт о бедственном положении парохода. На помощь вышли «морские охотники». Фашистов обстреляли и прогнали, после чего с парохода началась эвакуация выживших.

Вид убитых и раненых молодых женщин, которые делали то, что должны были делать мужчины — носились на утлых суденышках по бурным водам Ладоги, перевозили грузы, управляли судами, в шторм заводили швартовы, погибали под бомбами на трассе, — подействовал на Смурова как шок. Он в который раз тягостно задумался о своем месте на войне; его мучило сознание того, что он делает что-то неправильно, что тщеславие, личные амбиции и расчеты с самого начала увлекли его по ложному пути. Не в силах самостоятельно справиться с терзавшими его сомнениями, он обратился за помощью к Алексею:

— Объясни мне, почему ты с первой нашей встречи не одобрял моей службы?

— А ты сам не понимаешь?

— Нет, не понимаю! Мою работу поручило мне командование, ее одобряет партия и правительство и даже сам товарищ Сталин. Что в ней плохого? Она необходима так же, как и твоя. Тебе не приходилось видеть того, что видел я: предателей, отступников, дезертиров. Поверь, их намного больше, чем ты можешь себе представить.

— Я не спорю, что ты делаешь нужное дело, но любая деятельность накладывает на человека отпечаток. Не хочется напоминать, но ты пытался использовать свое служебное положение в личных целях. Скажи, что я не прав. Я не хочу, чтобы ты этим занимался, Кирилл. Вспомни, что ты — офицер Военно-Морского флота. Нас готовили как капитанов, воинов, командиров. Выслеживание, подслушивание, подозрение роняет честь мундира морского офицера. Езжай в Москву, подай рапорт и просись сюда, на Ладогу, на военный корабль. К отцу обратись — он поможет.

— Теперь поздно, кто мне доверит корабль?

— Учись, ты ведь много времени проводишь на кораблях, присматривайся, запоминай, нет лучшей практики, чем в бою. Корабль тебе сразу, конечно, не доверят, послужишь поначалу в другом качестве, но со временем, если проявишь себя, можешь стать и командиром.

Смуров последовал совету Алексея и уехал в Москву.

* * *

Обстановка на озере была тяжелая. Боевые столкновения происходили ежедневно. Теперь вдобавок к бомбежкам активизировались вражеские корабли. Объединенная финско-немецко-итальянская флотилия всеми силами старалась помешать эвакуации населения из Ленинграда.

Несколько «морских охотников», в том числе катер Вересова, выдержали бешеный по накалу бой у острова Верккосари с самолетами и кораблями противника одновременно, при этом нанесли врагу изрядный урон. Итальянские торпедные катера охотились на баржи, занятые перевозкой, и сопровождающие их военные суда.

Случалось, «морские охотники», попавшие в кольцо окружения десантных барж и сторожевых катеров противника, гибли вместе со всем экипажем.

Настя добиралась до Новой Ладоги на попутных судах, нередко вместе с эвакуируемыми. Суда постоянно подвергались нападению с воздуха. Однажды на баржу, где было много жителей Ленинграда, напали два «мессершмитта». На глазах у Насти падали на палубу убитые матери с детьми. Одна женщина с младенцем на руках, выпрямившись во весь рост, махала летчику платком, давая понять, что на барже женщины и дети. Летчик хладнокровно прошил ее и ребенка пулеметной очередью.

После таких путешествий Насте стоило больших усилий не обнаружить перед неокрепшим мужем своего ужаса и горя.

Алексей давно не появлялся — стычки с осмелевшими кораблями противника и ожесточенные бои становились все более частыми. Вазген хандрил, томился и рвался в море.

Когда Алексей наконец появился в госпитале, на его груди поблескивал орден Красного Знамени.

— Поздравляю! — Вазген попытался его обнять. — Ты меня обскакал. Сил больше нет лежать, пока другие воюют. Недели две еще, наверное, проваляюсь. Надо было так влипнуть! Как твои ребята?

— Завтра их выписывают. Они хотят лично выразить тебе благодарность за спасение.

— Это единственное, что меня примиряет с пребыванием здесь. Слушай, что ты сделал с Лежнёвой? Она ко мне ластится, о тебе расспрашивала.

— Спроси лучше, что она сделала со мной. Но какая женщина! Кстати, как ее зовут? Она меня так безжалостно выставила, что я даже не успел узнать ее имя.

— Зато твое она теперь знает. У нее какое-то необычное имя, из греческой мифологии, то ли Афродита, то ли Афина, я мельком слышал, сейчас не вспомню.

— Ей бы подошли оба. Воинственная красавица. Ладно, сам узнаю. Как Настя?

— Хорошо. Вчера была у меня. Эта история со Смуровым не дает мне покоя. Настя говорит, что давно его не видела, но кто поймет женщин?

— Не смей сомневаться в Насте! Смуров уехал в Ленинград, она правду сказала. Если бы ты знал, какая необыкновенная у тебя жена! Ведь это она спасла тебя от смерти.

— Настя? Каким образом?

— Когда-нибудь расскажу. Это долгая история. А сейчас пойду улаживать собственные сердечные дела.

Против ожиданий, Лежнёва встретила Алексея неприветливо.

— А, это вы, — черствым голосом произнесла она, столкнувшись с ним в коридоре.

Однако Алексей был не из тех, кого легко смутить:

— Вы как будто мне не рады. Помнится, в прошлую нашу встречу я вызывал в вас более положительные эмоции.

Лежнёва высокомерно подняла крутую бровь:

— Я сожалею о том, что произошло. Забудьте об этом и никогда не вспоминайте. Это был минутный порыв.