Ознакомительная версия. Доступно 67 страниц из 335
сел на лавочку; соседские женщины обратили внимание, что мухи стали садиться только на мою голову, и сколько я их не отгонял, они снова прилетали только ко мне; причина раскрылась, когда они заметили на моей голове следы варенья, громко хохотали, а мама увела меня домой мыть голову.
Наступило лето жаркое лето 1943 года и по воскресеньям дети, свободные от садика, целыми днями играли на улице, бегали, прятались за сараями, гоняли мяч, набитый тряпками, играми в футбол. В августе я заболел брюшным тифом, и по одной из версий причиной был следующий случай; во время войны еды было мало и люди очень бережно относились к каждой крошке хлеба, мышам и крысам ничего не доставалось, они болели, дохли, разносили инфекцию; летом они вообще наглели: ходили по дворам пешком, были голодными и злыми; мальчишки забавлялись тем, что били их камнями и палками, затем выбрасывали в ямы; но гораздо любопытнее было следующее: кто-то из старших ребят забил гвоздь в торцевую стену деревянного дома, насадил на него мёртвую крысу и начался «расстрел фашистов» камнями; когда крыса падала вниз, то её снова насаживали на гвоздь и «стрельба» продолжалась; вот такая была забава у малышей в военные годы; позже мама, услышав от меня, чем мы занимались, сделала предположение, которое подтвердили врачи, ведь я был одним из тех, кто насаживал крысу на гвоздь и от неё заразился тифом; брюшной тиф – болезнь страшная: высокая температура, выше сорока градусов, ослабление организма, полная неподвижность и отсутствие аппетита, потеря сознания; меня срочно перевезли в инфекционное отделение городской больницы, расположенное в пяти километрах от посёлка АТЗ; в отдельном бараке находились палаты на двоих, мама спала рядом со мной; я был уже без памяти, бредил, мама постоянно вытирала моё тело, мокрое от пота, простынями; так продолжалось несколько месяцев, и только зимой наступил кризис, начала понемногу спадать температура; а когда у меня появился аппетит (до этого меня кормили с ложечки), стало понятно, что я пошёл на поправку; но выздоровление шло медленно, я ничего не чувствовал, тем более не мог пошевелить руками и ногами – слабость; постепенно я стал приходить в себя и узнавать окружающих; стояли очень сильные морозы, но комната для тифозных хорошо отапливалась печью; стёкла окон были полностью покрыты морозными узорами, поэтому в комнате всегда был полумрак до самой весны, до появления солнца; когда силы стали возвращаться, я начал учиться ходить и попытался встать на ноги, однако не удалось подняться даже на колени: за семь месяцев болезни ноги совсем ослабли; постепенно с маминой помощью начал стоять на коленях, а позже, держась за стену руками, научился подниматься на ноги и ходить по кровати туда-сюда; после карантина меня, укутав тулупами, перевезли на санях домой, и там проболел ещё несколько месяцев, пока не окреп совсем; таким образом, благодаря маме я вылечился, но один школьный год пропустил; родителей это не волновало, ведь я остался жив; из-за тифа я не пошёл в школу с семи лет, т.е. с 1 сентября 1943 года, хотя это планировалось; но не я один пошёл учиться в 8-летнем возрасте, таких у нас была половина класса.
Начальная школа с 1-го по 4-й классы
В августе 1944 года наша семья перешла в двухкомнатную квартиру, расположенную на первом этаже нового двухэтажного дома, расположенного напротив прежнего, но с противоположной стороны центральной ул. Сталина; к этому времени тётя Вера с Зоей вернулись в освобождённый от немцев родной Киев; в новой квартире папа и Виктор сразу выкопали на кухне погреб для хранения продуктов, но жарким летом – температура поднималась до 40 градусов – даже в погребе приходилось использовать лёд; в те времена бытовых холодильников не существовало, лёд брали из огромных искусственных ледников; для этого в центре посёлка на площадке 30 на 60 метров всю зиму намораживали чистый лёд, чтобы высота ледника достигла трёх метров; затем лёд засыпали толстым слоем опилок, и под такой шубой он сохранялся до следующей зимы; пользоваться льдом разрешалось и предприятиям, и жителям, всем хватало; единственное требование – хорошо снова засыпать лёд опилками, за этим следили, детям там запрещали играть.
Квартиры в домах посёлка АТЗ, построенного во время войны, не имели водопровода, был лишь магистральный водопровод, проложенный вдоль нескольких основных улиц; люди брали воду из утеплённых колонок; с окончанием войны предстояло соорудить настоящую городскую водопроводную сеть; фекальная канализации также отсутствовала в посёлке, поэтому возле каждого подъезда была выгребная яма, закрытая сверху крышкой; из квартир двухэтажного дома по вертикальным коробам, сделанным из досок, нечистоты самотёком сбрасывались в глубокую выгребную яму; конечно, короба никогда не промывались водой, поэтому в уборной постоянно стояла вонь; чтобы её немного заглушить, мама часто жгла газеты, и тогда можно было с относительным комфортом посидеть в уборной.
Выгребные ямы, закрывалась большой деревянной крышкой; по краям крышки всегда сидели крупные золотисто-зелёные мухи; люди старались близко не подходить к этому очагу испорченного воздуха, но куда деваться, ведь яма примыкала непосредственно к дому; периодически приезжали ассенизаторы на телегах-бочках, сдвигали крышку и большими черпаками с длинной деревянной ручкой, наполняли бочку нечистотами; в это время из-за смрадного запаха двор пустел, все окна и двери на лестничных клетках и в квартирах плотно закрывались; бедные лошади нещадно отбивались от мух, которым теперь при открытой яме было раздолье; когда работа ассенизаторов оканчивалась, десятки подвод выстраивались в колонну на центральной улице Сталина; возчики-«золоторотцы» с кнутом восседали наверху, вся кавалькада двигалась с грохотом по булыжной мостовой, отправляясь за пределы города; завидев её, мы, малые ребята, как стая птиц, снимались с мягкой уличной пыли и, быстро рассеявшись по тротуару, испуганно-любопытными глазами следили за процессией; мальчишки постарше, стоя у дороги, провожали золоторотцев криками и смехом; на виду всего посёлка вонючий обоз проезжал по всей центральной улице, при этом из незакрытых бочек с торчащими вверх ручками черпаков, выплёскивалось дерьмо, которое заливало мостовую, отравляя надолго, даже снежной зимой, воздух в посёлке. Однажды мама рассказала мне, что до войны в Харькове с ней работала женщина, муж которой был золотарём; им на работе выдавали мыло и одеколон; жене приходилось каждый вечер несколько раз тщательно обмывать мужа и втирать в кожу одеколон; но, как она рассказывала маме, не всегда это помогало отбить запах.
Сразу после войны в посёлке АТЗ приступили к прокладке подземных коммуникаций водопровода и канализации, а поскольку техники для рытья траншей не было, в город завезли в большом количестве «самострельщиков» – солдат-дезертиров, которые не хотели воевать и на фронте отрубали себе
Ознакомительная версия. Доступно 67 страниц из 335
