За что-о-о-о?
— Полу-поп, тьфу, отец Поликарп вам расскажет, чего, почему и отчего. Я, Надьсавельевна, не уполномочен.
***
Федя готовил лазанью. Вымесил тесто из двух сортов пшеничной муки, вскипятил соус бешамель, протушил шампиньоны с чесноком и баклажанами. Натер пармезан (килограммовую головку ему «в дорогу» сунул заботливый Никитка) на grattugia, купленной в Турине. Фоном играла ария «Non più andrai» из оперы Моцарта «Женитьба Фигаро». Да, банально. Так Фёдор Михайлович в отличие от своего папы Михаила Тарасовича не был ядреным интеллектуалом. Из Булгакова он любил «Мастера и Маргариту», из рока 70-х топ сто песен — «Stairway to Heaven», «Paint it Black», «War pigs», «Highway star», «Another brick in the wall», «Behind blue eyes» и т. п. В жизни он сосредоточился на психологии, психиатрии, в искусстве искал развлечений. Дед-академик, к слову, тоже. Тарас Богданович сконструировал и запустил в космос множество спутников, а книгу перечитывал одну — «Похождения бравого солдата Швейка».
Звонил Марат. Буркнул: «ща пять сек» и ушлепал в ванную. Федор минуты три слушал журчание воды и жужжание электрической зубной щетки. Потом Скорый активировал видеосвязь и развалился на диване с банкой пива (и яйцами). Поделился новостями: у Гели папик на «гелике». Депутат. Ему за пятьдесят. Нет, не ревнует Марат.
— Важный. Потный. Приволок нас в ресторацию. Среди хрусталя и омаров втирал, что он тащится от рэпа.
— Лет через десять ты повторишь его ligne de conduite.
— А по-русски?
— Линию поведения.
— Хрена лысого!
— Обрезание — личный выбор.
— Ха-ха. Федь, ты меня за кого держишь? — На лбу Скорого вздулась вена.
— За «альфа самца».
Марат усмехнулся.
— Тогда нахуя мне через десять лет покупать себе девочку?
— «Альфа самец» — понятие из фейк-психологии. Его юзают маркетологи, чтобы впарить тебе часы, дезодорант и внедорожник. Они наживаются на твоих комплексах.
— Харе!
— Через десять лет ты захочешь двадцатилетнюю. Через двадцать лет ты захочешь двадцатилетнюю. Через тридцать лет ты захочешь двадцатилетнюю. А сможешь ли ты привлечь двадцатилетнюю без инвестиций?
— Со мной прикольно.
— Ты сексист. Лукист и эйджист. Для женщины будущего ты — реликт, ископаемый говорящий пенис.
— Да иди ты, Кларац Еткин!
Гудки. Писк таймера. Лазанья запеклась.
Федя положил небольшую порцию в центр широкого белого блюда. Взбил в шейкере яблочный сок, самогонку и лед. Зажег свечу «Сиреневая страсть». Из колонок лилась музыка Луиса Бакалов. На экране макбука на синем фоне возникали красивые итальянские имена. Открывающие титры. La Città Delle Donne Федерико Феллини — фильм-антидепрессант…
В дверь позвонили.
— Merda! — высказался Федор Михайлович.
Пришла соседка, Анфиса. Волгин опять завис у нее, опять пил.
— Зачем вы его пустили?
— От нас мама уехала, я еще маленькой была. Тетя Эля, жена дядь Вити, меня всему учила — женскому. Уборке, готовке, гигиене, стрелки рисовать, штопать.
Списочек вверг Внутреннюю Федину Феминистку в мерехлюндию.
— Папа говорил, что долги надо возвращать. Денежные — деньгами, поступковые — поступками. Тете Эле сейчас не до того, чтоб с бухим дядь Витей нянькаться и его истории про космонавтов с термосами по сотому кругу слушать. А у меня квартира пустая. И храп дядь Витин даже уснуть помогает. Я на него отвлекаюсь и не жду, что в двери ключом завозятся.
— Почему же вы не спите?
«Гул» ASMR-терапевта Волгина доносился до порога мистера Тризны, приглушенный, навевающий воспоминания о путешествии в Марокко, где Феденька с Софушкой арендовали номер в хостеле километрах в трех от пляжа, и каждую ночь внимали голосу Атлантики.
«Лилу» повела носом.
— Чайхана развонялась вкусняшками. А у меня дома щи, крабовая палочка и вот, мармеладки. Хотите?
Она предложила ему пакетик с чем-то кислотно-желтым.
— Боюсь, «развонялся» я.
Девушка принюхалась.
— Да! У вас пахнет сильней!
— Вас угостить?
— Я думала, мы покурим.
— Дать вам сигарету?
— Я кушать захотела.
ФМ оторопел: она напрашивается на ужин? На интим? Он проводил ее на кухню. Она стремительно съела порцию лазаньи, протерла тарелку кусочком хлеба и помыла ее вместе со скопившейся посудой. Федя даже ничего проанализировать не успел. Это наглость? Непосредственность? Береньзяглость? Береньзеньственность?
— Бах, бах! — В дверь. Явился ночной гость номер два.
Финк. Выглядел «майор Том» хреново. Зелененький, окроплённый чем-то красным. Навряд ли клюквенным морсом.
— Есть водка?
— Обижаете. Самогон.
— Наш человек.
Между стопками, закусывая лазаньей (береньзеньственность), Евгений Петрович поведал о гибели Плесова. Присутствие Анфисы его не смущало.
— Ромка выпилился. Подох со стояком. Как таджики. Я в институт судмедицины тело отправил, но он в облцентре. Вскрытие проведут завтра, послезавтра. И спецы там… не сериальные.
Федя мерил шагом расстояние от холодильника до телевизора. Шаг был один.
— Запросили токсикологию? Гормоны?
— Запросил. И адрес выдачи получил.
— Какой?
— Вы угадайте!
— Проктологический?
Майор кивнул.
— На герыч и мышьяк они его проверят. Толку? Я без экспертизы вижу, что не травили его, не ширялся он, вены чистые.
Анфиса тихо плакала.
— Жалко Ромика. Надьсавельевну. Она у нас краеведение вела. Всем пятерки ставила! А Ромик меня в кино приглашал. Давно!
— Вы отказались? — из вежливости осведомился Феденька.
— Он передумал со мной. Я же малахольная.
Девушка не кокетничала, она жила с такой оценкой собственной внешности. Что в Милане красота, в Береньзени…
— Может, на Плесове и таджиках психотропную виагру испытывали? — выдал Финк.
По его физиономии-маске нереально было судить, шутит он или бредит.
— А че? Селижора и Рузский с фармкомпанией сотрудничают, французской. ЛФДМ. Лягушатники из нашей хвои и мха свои снадобья фигачат. Вдруг биологическое оружие Третьей Мировой создали? Его ж где-то тестировать надо? Надо. В Береньзени. На таджиках и фашиках.
— Дядь Жень, вы серьезно? — У Анфисы моментально высохли слезы.
Майор пожал плечами. Kyrpä tietää (Хуй знает, — финск., дословно), серьезно он, несерьезно. Начальство конспирологические версии «хавает» с аппетитом. Их не докажешь, ибо Враже хитро заметает следы! — и не опровергнешь. Пущай полковник в облцентре балуется. Собирания заседает. Экстрасенсов приглашает. Лишь бы премии не лишал.
Полицейский обратил на Мухину немигающий взгляд. У него почти не работали веки, спал он с прищуром.
— Представляешь, Анфиска, что Волгин отчебучил? Целого заместителя помощника исполняющего обязанности советника депутата разозлил. Тот заяву накатал. А Волгин, адьёт, скрылся. Куда, не подскажешь?
— Нет, дядь Жень, — выпалила она.
Евгений Петрович акт солидарности (и гражданской безответственности) мысленно отметил. Ему соседи Мухиной уже все донесли.
— Что ж с вами делать? — Финк сунул в рот сигарету.
— Хозяйка запрещает.
— Что делать? — Слуга закона квартиросъемщика проигнорировал. — Отца, кормильца семьи, упечь? Долбоеба. Или чинушу прокатить? Пидора. Извиняй, Анфис, что я при дамах!
— Ой, дядь Жень. Даму нашли.
***
Волгин проснулся от духоты. Будто в бане. Набраклы, успацелы цела. В башке — туман… пар. Он
