предательское тело успокоится. Но оно не успокаивается. На самом деле, становится только хуже, пока я не могу больше терпеть, и тогда я, наконец, поддаюсь своему желанию и опускаю руку обратно между ног. Я кончаю в считанные секунды, уткнувшись лицом в подушку, с именем убийцы на губах.
Глава 4
Телефон звонит, пока застегиваю рубашку, и на экране высвечивается имя моего дяди. Старый хрен обычно любит спать до полудня по воскресеньям. Я знаю только одну причину, почему он звонит так рано.
— Леонид, в чем дело? — рявкаю я в трубку.
— Я слышал, ты привел женщину. Она все еще в доме?
— Это мой дом, так что тебя это не касается.
— Значит, касается. Ты никогда не приводишь своих шлюх домой, — говорит он, и мое тело напрягается.
— Если я еще раз услышу, что ты ее так назвал, при мне или при ком-то еще, я перережу тебе горло. Понял?
— Да что на тебя нашло, Роман?
— Леонид, я ясно выразился?
На другом конце линии наступает тишина, прежде чем он отвечает: — Да.
— Хорошо. — Я отключил связь.
Я ненавижу этого человека, но не могу рисковать и выгнать его, как бы мне этого ни хотелось. Леонид знает слишком много, и он нужен мне здесь, где я смогу все время за ним присматривать.
Я дотягиваюсь до костылей, стоящих на тумбочке, кладу их по обе стороны от себя и поднимаюсь. Засунув костыли под мышки, глубоко вдыхаю и делаю первые несколько мучительно медленных шагов. По утрам мое колено обычно затекает, но сейчас оно гораздо лучше, чем месяц назад. Все эти часы физиотерапии наконец-то приносят свои плоды, но я все еще далек от того, чтобы избавиться от этой чертовой инвалидной коляски. Я ненавижу эту чертову штуку, но бывают дни, когда боль слишком сильна, и я не могу даже пошевелить правой ногой.
Когда я найду ублюдков, которые установили эту бомбу, я буду наслаждаться их убийством. Возможно, я был под седативными, но помню, как в больничной палате разговаривали два человека. Я не мог узнать голоса или понять весь смысл сказанного, но понял достаточно, что они были замешаны.
Один из них, вероятно, мой родственник, живущий под моей крышей. У меня нет доказательств, но я почти уверен, что Леонид сыграл свою роль. Кто второй? Мне еще предстоит это выяснить.
Когда выхожу из своей комнаты, я слышу, как из кухни доносится пение, и, повернувшись, вижу Нину, роющуюся в холодильнике. Я знал, что она невысокого роста, но, сидя вчера вечером, я не мог точно определить ее рост. Она еще ниже, чем я думал, едва ли пять футов. Подол моей футболки доходит ей до колен, и она выглядит в ней смешно. Босиком ее макушка даже не доходит до моих плеч.
Она стоит ко мне спиной, поэтому не видит меня, когда я подхожу и встаю у обеденного стола в нескольких шагах позади нее.
— Есть что-нибудь интересное в холодильнике? — спрашиваю я.
Нина вскакивает с изумленным вскриком и с грохотом закрывает холодильник.
— Черт, у меня чуть сердце не остановилось...
Она останавливается на полуслове и просто стоит и смотрит на меня, ее глаза огромны. Я ожидал, что она удивится, увидев меня вне инвалидного кресла, но эмоции, отразившиеся на ее лице, — это не удивление. Это страх.
— Нина? — Я делаю шаг к ней.
Она вздрагивает и делает шаг назад, натыкаясь на холодильник. Ее дыхание учащается, становится поверхностным, словно она не может вдохнуть достаточно воздуха, а руки слегка дрожат. У нее приступ паники. Я понятия не имею, что ее спровоцировало, но она чего-то боится, и я уверен, что…меня. Это бессмысленно. Всего за пару часов до этого я держал ее на коленях, и она совсем не выглядела испуганной.
— Роман, — говорит она наконец, ее голос едва превышает шепот, — мне нужно, чтобы ты сел. Пожалуйста.
Я не вижу смысла в ее просьбе, но делаю два шага к обеденному столу, отодвигаю стул и сажусь. Нина остается стоять на месте перед холодильником, но, по крайней мере, ее дыхание, кажется, становится более контролируемым.
Шальная мысль приходит мне в голову, что-то, что она сказала, когда мы приехали. Теперь я ясно помню это, и мне не нравится то, что это подразумевает.
— Ты кое-что сказал прошлой ночью. Объясни, что ты имела в виду.
Она моргает и качает головой.
— Что именно?
Ее голос окреп, стал почти нормальным, но все равно она не двигается. Прижата спиной к холодильнику, словно хочет раствориться в нем.
Я фокусирую взгляд на ее лице, чтобы убедиться, что уловил ее реакцию.
— Что ты имела в виду, говоря «я не любительница громоздких вещей»?
Она моргает и, вместо ответа, поворачивается и убегает в свою комнату. Дверь закрывается с грохотом в тот же момент, когда понимаю это, и во мне закипает гнев. Кто-то причинил ей боль, и если она так отреагировала, значит все было очень плохо.
Часы на тумбочке показывают два часа дня. Я не могу оставаться запертой в комнате весь день, и знаю это. Но все же не могу заставить себя пойти туда и встретиться с Романом после утреннего эпизода. Он, наверное, думает, что я сумасшедшая. Боже, даже спустя два года, я все еще не в себе.
Временами становилось лучше. Я дошла до того, что могла находиться в компании здоровенных мужчин, не выходя из себя. Я даже могла вести нормальный разговор, если они меня не трогали. Да, с большинством людей, особенно с мужчинами, выше меня. Но многие из них не вызывают приступов паники. Я реагирую только на тех мужчин, которые так же высоки, как Брайан, и имеют значительную мышечную массу.
Роман совсем не похож на Брайана, который был блондином и имел внешность серфера, но у них похожий рост и телосложение. Возможно, если бы меня как-то предупредили, или если бы знала, чего ожидать, я бы не реагировала так бурно. Но я все еще была сонной, и когда Роман внезапно возвысился передо мной, была потрясена.
Я должна выбраться из этой комнаты. Меня ждет работа, люди, которых нужно обмануть. Я могу это сделать.
Воодушевившись, я встаю
