– Что ты, что ты, – сказал папа. – Я восхищаюсь Мори. Он безмерно укрепляет во мне чувство расового превосходства. Я не променял бы его на упряжку каурых коней. И знаешь, Квентин, почему?
– Нет, сэр, – сказал Квентин.
– Et ego in Arcadia…[2]забыл, как по-латыни «сено», – сказал папа. – Ну, не сердись, – сказал папа. – Это все ведь шутки. – Выпил, поставил рюмку, подошел к маме, положил ей руку на плечо.
– Неуместные шутки, – сказала мама. – Наш род ни на йоту не хуже вашего, компсоновского. И если у Мори слабое здоровье, то…
– Разумеется, – сказал папа. – Слабое здоровье – первопричина жизни вообще. В недуге рождены, вскормлены тленом, подлежим распаду. Верш!
– Сэр, – сказал Верш за моим стулом.
– Ступай-ка наполни графин.
– И скажи Дилси, пусть отведет Бенджамина наверх и уложит, – сказала мама.
– Ты уже большой мальчик, – сказала Дилси. – Кэдди умаялась спать с тобой. Ну замолчи и спи.
Комната ушла, но я не замолчал, и комната пришла обратно, и Дилси пришла, села на кровать, смотрит на меня.
– Так не хочешь быть хорошим и заснуть? – сказала Дилси. – Никак не хочешь? А минуту обождать ты можешь?
Ушла. В дверях пусто. Потом Кэдди в дверях.
– Тс-с, – говорит Кэдди. – Иду, иду.
Я замолчал, Дилси отвернула покрывало, и Кэдди легла на одеяло под покрывало. Она не сняла купального халата.
– Ну вот, – сказала Кэдди. – Вот и я.
Пришла Дилси еще с одеялом, укрыла ее, подоткнула кругом.
– Он – минута и готов, – сказала Дилси. – Я не стану гасить у тебя свет.
– Хорошо, – сказала Кэдди. Примостила голову рядом с моей на подушке. – Спокойной ночи, Дилси.
– Спокойной ночи, голубка, – сказала Дилси. На комнату упала чернота. Кэдди пахла деревьями.
Смотрим на дерево, где Кэдди.
– Что ей там видно, а, Верш? – Фрони шепотом.
– Тс-с-с, – сказала Кэдди с дерева.
– А ну-ка спать! – сказала Дилси. Она вышла из-за дома. – Папа велел идти наверх, а вы сюда прокрались за моей спиной? Где Кэдди и Квентин?
– Я говорил ей, чтоб не лезла на дерево, – сказал Джейсон. – Вот расскажу про нее.
– Кто, на какое дерево? – сказала Дилси. – Подошла, смотрит на дерево вверх. – Кэдди! – сказала Дилси. Опять ветки закачались.
– Ты, сатана! – сказала Дилси. – Слазь на землю.
– Тс-с, – сказала Кэдди. – Ведь папа не велел шуметь.
Кэддины ноги показались. Дилси дотянулась, сняла ее с дерева.
– А у тебя есть разум? Зачем ты разрешил им сюда? – сказала Дилси.
– А что я мог с ней поделать, – сказал Верш.
– Вы-то почему здесь? – сказала Дилси. – Вам-то кто разрешил?
– Она, – сказала Фрони. – Она позвала нас.
– Да кто вам велел ее слушаться? – сказала Дилси – А ну, марш домой! – Фрони с Ти-Пи уходят. Их не видно, но слышно еще.
– Ночь на дворе, а вы бродите, – сказала Дилси. Взяла меня на руки, и мы пошли к кухне.
– За спиной моей прокрались, – сказала Дилси. – И ведь знают, что давно пора в постель.
– Тс-с, Дилси, – сказала Кэдди. – Тише разговаривай. Нам не велели шуметь.
– Так цыц и не шуми, – сказала Дилси. – А где Квентин?
– Он злится, что ему велели меня слушаться, – сказала Кэдди. – И нам еще надо отдать Ти-Пи бутылку со светляками.
– Обойдется Ти-Пи без светляков, – сказала Дилси. – Иди, Верш, ищи Квентина. Роскус видел, он к сараю шел. – Верш уходит. Верша не видно.
– Они там ничего не делают в гостиной, – сказала Кэдди. – Просто сидят на стульях и глядят.
– Вашей, видно, помощи ждут, – сказала Дилси. Мы повернули кругом кухни.
«Ты куда повернул?» говорит Ластер. «Опять на игроков смотреть? Мы там уже искали. Постой-ка. Обожди минуту. Будь здесь и чтоб ни с места, пока я сбегаю домой за тем мячом. Я одну штуку надумал».
В окне кухни темно. Деревья чернеют в небе. Из-под крыльца Дэн вперевалку, небольно хватает за ногу. Я пошел за кухню, где луна. Дэн за мной.
– Бенджи! – сказал Ти-Пи в доме.
Дерево в цветах у окна гостиной не чернеет, а толстые деревья черные все. Трава под луной стрекочет, по траве идет моя тень.
– Эй, Бенджи! – сказал Ти-Пи в доме. – Куда ты пропал? Во двор подался. Я знаю.
Вернулся Ластер. «Стой», говорит. «Не ходи. Туда нельзя. Там в гамаке мис Квентина с кавалером. Пройдем здесь. Поворачивай назад, Бенджи!»
Под деревьями темно. Дэн не пошел. Остался, где луна. Стало видно гамак, и я заплакал.
«Вернись лучше, Бенджи», говорит Ластер. «А то мис Квентина разозлится».
В гамаке двое, потом один. Кэдди идет быстро, белая в темноте.
– Бенджи! – говорит она. – Как это ты из дому убежал? Где Верш?
Обняла меня руками, я замолчал, держусь за платье, тяну ее прочь.
– Что ты, Бенджи? – сказала Кэдди. – Ну зачем? Ти-Пи, – позвала она.
Тот, в гамаке, поднялся, подошел, я заплакал, тяну Кэдди за платье.
– Бенджи, – сказала Кэдди. – Это Чарли. Ты ведь знаешь Чарли.
– А где нигер, что смотрит за ним? – сказал Чарли. – Зачем его пускают без присмотра?
– Тс-с, Бенджи, – сказала Кэдди. – Уходи, Чарли. Ты ему не нравишься. – Чарли ушел, я замолчал. Тяну Кэдди за платье.
– Ну, что ты, Бенджи? – сказала Кэдди. – Неужели мне нельзя посидеть здесь, поговорить с Чарли?
– Нигера позови, – сказал Чарли. Опять подходит. Я заплакал громче, тяну Кэдди за платье.
– Уходи, Чарли, – сказала Кэдди. Чарли подошел, берется за Кэдди руками. Я сильнее заплакал. Громко.
– Нет, нет, – сказала Кэдди. – Нет. Нет.
– Он все равно немой, – сказал Чарли. – Кэдди.
– Ты с ума сошел, – сказала Кэдди. Задышала. – Немой, но не слепой. Пусти. Не надо. – Кэдди вырывается. Оба дышат. – Прошу тебя, прошу, – Кэдди шепотом.
– Прогони его, – сказал Чарли.
– Ладно, – сказала Кэдди. – Пусти!
– А прогонишь? – сказал Чарли.
– Да, – сказала Кэдди. – Пусти. – Чарли ушел. – Не плачь, – сказала Кэдди. – Он ушел. – Я замолчал. Она дышит громко, и грудь ее ходит.
– Придется отвести его домой, – сказала Кэдди. Взяла мою руку. – Я сейчас, – шепотом.
– Не уходи, – сказал Чарли. – Нигера позовем.
– Нет, – сказала Кэдди. – Я вернусь. Идем, Бенджи.
