многих веков копировала китайскую. Количество и функции министерств, основные принципы деятельности бюрократии, государственные ритуалы – все это в старой Корее создавалось по китайскому образцу. По сути, государственный аппарат Кореи времен династии Ли (Чосон, 1392-1910) представлял из себя уменьшенную копию государственного аппарата Китая времен династий Тан и Сун. Совпадали названия большинства органов управления, их задачи, подчиненность, принципы контроля – правда, штаты в Корее были много меньше.
Построенный в 1394 году из дерева на севере Сеула дворцовый комплекс Кёнбоккун, в котором более пяти столетий жила корейская королевская семья, удивительно схож с Запретным городом в Пекине. Повторяют друг друга многие архитектурные детали, таблицы, указывающие порядок рассадки чиновников во время королевских аудиенций и т.д.
Корейские монархи-ваны регулярно направляли китайскому императору различные дары, но это было не столько данью, сколько признанием его верховенства как Повелителя Вселенной. Поэтому ответные дары, которые поступали им из Пекина, нередко были ценнее корейских. Ваны были обязаны оказывать китайскому императору помощь во время тех военных кампаний, которые Китай изредка вел поблизости от рубежей Кореи. В обмен на это Китай брал Корею под свое покровительство и защищал ее от внешних вторжений, а, главное, не нападал на нее сам.
Личное общение с корейцами
Что касается моего первого личного опыта общения с южнокорейцем, то он имел место в Союзе Мьянма, куда я был назначен Послом России в 1997 году. Дело было так. Управление высокого комиссара ООН по делам беженцев (UNHCR – УВКДБ) осуществляло в Мьянме программу т. н. реабилитации, а попросту помощи рохингам. Это – мусульмане, этнические бенгальцы, однако постоянно жили в Мьянме близ бангладешской границы. В силу некоторых причин, которые к моему рассказу не относятся, в начале 1990‑х большое число рохингов перешло из Мьянмы в Бангладеш, что вызвало неудовольствие последней, и та пожаловалась в ООН, Мьянма вынуждена была принять рохингов назад, а УВКДБ начало уже упомянутую программу. Был разбит лагерь в труднодоступной местности в джунглях, туда привезены многочисленные эксперты из разных стран от Швеции и Австрии до Гватемалы и Малави, которые стали учить рохингов сажать картошку, торговать рисом и бобами и копать ирригационные канавы, что они как сельские жители и прежде прекрасно умели. На программу, освященную авторитетом ООН, были выделены немалые деньги, которых, однако, постоянно не хватало. Это было вполне объяснимо, поскольку все задействованные в проекте лица помимо того, что получали какие-то невероятные базовые оклады, пользовались частыми оплаченными отпусками в любом конце света и многими другими дополнительными привилегиями. Поэтому возглавлявший программу пробивной итальянец время от времени организовывал поездки в джунгли аккредитованных в Янгоне послов. Те должны были убедиться, насколько эффективно он работает, и походатайствовать перед правительствами своих стран о выделении на программу дополнительных денег.
Когда я в первый и единственный раз отправился в такую поездку, оказалось, что итальянец перестарался с приглашениями, и помимо послов из Янгона в лагерь УВКДБ прибыли также послы из Бангкока, которые были аккредитованы в Мьянме по совместительству. Поэтому выделить каждому послу по отдельной комнате не получилось. Нас должны были расселять по двое, и мы стали бросать жребий, кому с кем жить. Мне выпало с южнокорейцем, с которым у меня до этого момента была лишь краткая встреча, когда я по прибытии в Янгон объезжал коллег по дипкорпусу с протокольными визитами. Я, откровенно говоря, отнесся к представившейся перспективе с некоторой настороженностью, почувствовав, однако, при этом, что и моему соседу по комнате тоже как-то не по себе. Причина его душевного дискомфорта, как потом выяснилось, была того же порядка, что и у меня. Если я впервые в жизни так близко столкнулся с южнокорейцем, то для него это был первый подобный случай с русским. Мы прожили в одной комнате три дня, и скажу, положа руку на сердце, я никогда прежде не имел дело со столь деликатным соседом по комнате. Полагаю, что я как сосед произвел на южнокорейского коллегу тоже благоприятное впечатление. Мы подружились, и его жена потом научила мою жену готовить гордость корейской кухни – капусту кимчи, причем сделано это было очень основательно: была прислана видеокассета, на которой был запечатлен процесс, книжечка на английском с историей кимчи и необходимые компоненты, чтобы обеспечить адекватность конечного продукта. Благодаря южнокорейскому коллеге мы с женой так прониклись культурой кимчи, что первым музеем, который посетили по приезде в Сеул, был музей кимчи в тамошнем элегантном модерновом комплексе COEX. К тому времени, когда мы приехали в Сеул, мой южнокорейский друг по Янгону ушел уже в отставку из МИД Кореи, но трудился консультантом в одной из деловых структур, и мы регулярно встречались.
Всяк сверчок знай свой шесток
Всяк сверчок знай свой шесток – непреложный закон поведения в корейском обществе. Отчетливо сохраняющее свои крестьянские корни корейское общество являет собой общество – семью, каким в свое время было, кстати, и русское деревенское общество. Немец или француз не назовет случайного человека на улице «папашей», как это до сих пор может сделать русский, или незнакомую женщину «аджумони» – «тетушкой», как поступает кореец. Немецкое или французское общество с их давними городскими буржуазными традициями – это общество-рынок, и там в обиходе нейтральные, формально вежливые обращения – «герр», «месье», «фрау», «мадам», у которых нет того пусть откровенно фамильярного, но крайне доброжелательного духа, как у «папаши» или «аджумони».
Как прежде дети в русской крестьянской семье, каждый кореец с самого раннего детства учится правильно себя вести, а это означает слушаться старших, не высовываться, иными словами, быть «как все». Лишь в этом случае кореец будет частью «ури» – некоей общности – семьи, служебного или производственного коллектива, страны. Кореец, оторванный от ури, пусть это будет студенческий клуб, профсоюз или общество ветеранов воздушно-десантных войск, моментально теряется. Он практически полностью беззащитен. К нему как ни к кому другому применимы слова В.Маяковского «Единица – вздор, единица – ноль». Общность же «ури» защищает корейца от враждебного окружения, помогает встать на ноги в трудную минуту, поддерживает в деловых и карьерных устремлениях.
Однако наряду со сплоченностью и взаимопомощью другая основная черта крестьянской семьи – четкая иерархия. В корейской семье существуют строгие правила: отец более уважаем, чем мать, братья – более уважаемы, чем сестры, жена подчиняется мужу, мать после смерти мужа подчиняется старшему сыну.
Так же обстоит дело и в корейском обществе в целом. В соответствии с конфуцианской этикой для корейца социальный мир выстроен по вертикали и поделен на четкие структуры: старшие – младшие, руководитель – подчиненный. Кореец или кореянка могут назвать друга или
