Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
он полагал избыточными, даже если таковые имелись у противника. Эта мысль об армии нормального размера еще долго бродила в головах, к несчастью для отправленных против Франции союзных армий[57]. Условиями своей эпохи был ограничен и король Фридрих, как было показано выше, однако он осознавал, что если таковых не было в прежние времена, значит и нынешние не могут быть распространены на все эпохи. Так, 27 декабря 1756 г. он писал своему другу Альгаротти: «Мы должны действовать, а не воображать себе, будто живем во времена Цезаря. Все, к чему теперь можем стремиться, так это, я полагаю, достижение высшей степени посредственности. Мы не перешагнем за пределы столетия»[58]. Вот так, хотя это было перед взором полководца, который, незадолго до этого вторгнувшись в Богемию, дал начало крупнейшему военному конфликту своего времени, приоткрыв на миг завесу, скрывавшую будущее. Ему уже виделись новые командиры, затем воплотившиеся в фигуре Наполеона, и массовые армии позднейшей эпохи.
В тактической области Ллойд оказался новатором в куда большей степени. Он настойчиво подчеркивал важность охвата. Чтобы реализовать его, он рекомендовал тонкое развертывание пехоты в один эшелон. Но то, что роднит его воззрения с современными, вновь сильно ограничивается своеобразными размышлениями о значении ландшафта, который он расценивал не с точки зрения его естественных качеств, а полагал средством искусственным. В лице Ллойда сторонники выше упоминавшейся «кордонной системы» находили определенного рода научную поддержку. Это направление в конце концов пришло к тому, что стали всерьез дискутировать о том, защищает ли гора батальон или батальон гору. Отсюда возникло представление о «ключевой позиции» или же о позиции, ценности которой Клаузевиц[59] дал точное определение, когда воспользовался выражением о «парадной лошади описаний всех учений и всех кампаний». Этим понятием имеет смысл пользоваться, «лишь там, где речь идет о местности, без контроля над которой не следует решаться на вторжение на территорию противника», как, например, в случае с мысами или с перекрестками дорог в горной местности[60]. Неверная оценка естественных качеств ландшафта, столь широко распространенная в то время, хорошо видна из слов будущего прусского военного министра и фельдмаршала фон Бойена[61] о прусской армии периода до 1806 г.: «В Генеральном штабе считали дельным офицера, когда о нем можно было сказать, что он умеет применяться к местности. Считалось даже, что умение расположить лагерь или же свести воедино ради одной цели несколько рассчитанных по карте маршевых переходов, назвав эту работу оперативным планом, уже выдает в нем талантливого полководца. Само же использование различных родов войск, обращение с личным составом и т. д. для этих стратегов было вопросом второстепенным».
На счет этой эпохи с ее бесплодными, абстрактными премудростями Генерального штаба и следует отнести известное пренебрежение теорией, в том числе и здоровой, необходимой, от которой не была свободна в частности и прусская армия. То же касается и тех насмешек, с которыми относились строевые офицеры к так называемому генштабистскому высокомерию, забывая при этом, что подобные речи в основе своей имеют как раз своего рода фронтовое зазнайство.
И если Ллойд пытался свести к более или менее определенным формам военную науку в то время, когда она уже собственно устарела, то в лице Беренхорста мы видим писателя, который уже учитывал наступающую эпоху. Заглавие его труда, вышедшего в 1795 и 1796 гг. – «Размышления о военном искусстве, о его развитии, противоречиях в нем и надежности» – позволяет помимо прочего понять, что ему было чуждо выведение правил из уже случившегося. Скорее, он стремился, размышляя, поставить на передний план преподавательскую манеру освещения. Беренхорст родился в 1733 г., будучи внебрачным сыном князя Леопольда фон Дессау, участвовал как офицер прусской армии в Семилетней войне, в итоге оказавшись в штаб-квартире принца Генриха. То, что он входил в так называемую «партию принца», которая затем неизменно оказывалась в оппозиции к королю Фридриху, вполне проявляется в его книге, хотя он в целом и причисляет последнего к великим полководцам. И тем сильнее прорываются у него остроумные насмешки над эпигонами Фридриха Ласи и Зальдерном. Фельдмаршал барон фон дер Гольц писал: «Беренхорст полностью полагается на прорицания французского тактика Жубера: “В современной тактике сохраняется смысл лишь до тех пор, пока она соответствует европейскому устройству прежних времен. Как только фаланга морального превосходства перейдет к противнику, она проложит дорогу всевозможным человеческим изобретениям”[62]. Однако Беренхорст недооценивает глубокой взаимосвязи военного дела с общекультурной ситуацией, с особенностями человеческой натуры… С задором юного лейтенанта старик обрушивается на бесполезную мишуру тогдашнего военного педантизма. Он – яростный противник всякого схематизма и методичности, всякого отступления от простоты, естественности, ясности и истинности»[63].
Так, Беренхорст говорит: «Чрезмерная переоценка наряду с привычностью маневрирования (в духе зальдерновской тактики) ставила в глупое положение. Маневрирующий полководец хотел заранее знать, заранее рассчитать, определить и каждому точно указать его роль; затем дело оборачивалось совсем иначе, и тогда уже ничего из этого не подходило[64]… Истинный полководческий гений так же разительно отличается от искусства маневрировать, как и муза, с которой слагают оды и поэмы о героях, от научного знания, которое учит подсчитывать слоги и стопы… Избранный судьбою полководец руководствуется и размышляет прямо на поле предстоящего сражения; так же быстро он находит средства и решение»[65].
Во многих отношениях опирался на Беренхорста Генрих Дитрих фон Бюлов. Он также некоторое время прослужил в прусской армии, а затем вел весьма подвижную жизнь авантюриста, а потому сам порой говорил, что «его мундир космополита – единственный, который он носит»[66]. У него была ясная голова, однако он ужасно переоценивал себя. Своего брата Вильгельма, впоследствии фельдмаршала Бюлова фон Денневица[67], он полагал умнейшим офицером во всей прусской армии, однако при этом писал, что «из нас, братьев,» тот был наименее способным. Когда, будучи под арестом в Берлинской городской тюрьме, он получил известие о Йене, то воскликнул: «Вот так и происходит, когда генералы заперты в узилище, а дураки поставлены во главе армии». Хотя и руководствуясь Беренхорстом, Бюлов приходит в основном к позитивным результатам. Отрицая военную науку XVIII столетия, какой она представлена у Беренхорста, Бюлов попытался перестроить системы сызнова. Он вполне осознавал ту военную мощь, которую Франция получила благодаря конскрипционному принципу[68], во многих отношениях давая в целом верные оценки и еще до Йены требуя всеобщей воинской повинности, и все же выводов, сделанных им из революционных войн и из первых кампаний Наполеона, недостаточно.
Его главный труд «Дух новой военной системы, выведенной из принципов базиса операций», вышедший в 1799 г. в Гамбурге, является систематизированным учебником стратегии. Исходя из понятия о
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
