Галька хрустела при каждом шаге, когда он пересекал дорогу и заворачивал за северо-восточный угол шато. Ухоженный сад вел к каменной террасе, итальянская витая решетка отделяла столы и стулья от газона. Пара французских дверей открывалась внутрь дома, оба замка были заперты. Он выпрямил правую руку и слегка повернул кисть. Кинжал выпал из крепления в виде кольца и, скользнув по предплечью, упал нефритовой рукояткой точно ему в ладонь, одетую в перчатку. Кожаные ножны были его собственным изобретением, специально сконструированным на крайний случай.
Мужчина воткнул лезвие в косяк двери. Один поворот, и засов поддался. Он спрятал кинжал обратно в рукав.
Войдя в полукруглый зал со сводчатым потолком, он аккуратно прикрыл дверь со стеклянными панелями. Интерьер в стиле неоклассицизма производил впечатление. Две бронзовые этрусские вазы украшали дальнюю стену. Они стояли под картиной «Вид Помпеи», которая, как знал незваный гость, была коллекционной вещью. Собрание книжных раритетов восемнадцатого века расположилось между коринфскими колоннами, полки были заполнены старинными томами. Со своего прошлого посещения он помнил прекрасную копию «Истории Италии» Гуичардини и тридцатитомный «Французский театр». Эти книги были бесценны.
Мужчина пробрался мимо выступавшей из темноты мебели, прошел мимо колонн, остановился у лестницы и прислушался. Ни звука. Он на цыпочках прокрался через фойе по выложенному мраморными плитками полу, стараясь не шаркать резиновыми подошвами. Неаполитанские пейзажи украшали панели из искусственного мрамора. Балки из каштанового дерева поддерживали темный потолок двумя этажами выше.
Он вошел в гостиную.
Объект его поисков невинно лежал на столике из черного дерева. Спичечница работы Фаберже. Серебро и золото по прозрачной клубничного цвета эмали. Золотая застежка гравирована узором из листиков, замочек украшен сапфиром. На крышке инициалы, написанные кириллицей, — «Н. Р. 1901». Николай Романов. Николай II. Последний российский царь.
Он достал из заднего кармана тряпочный мешочек и потянулся за спичечницей.
Комнату вдруг залил яркий свет, мощный поток лучей из верхней люстры ослепил его. Он зажмурился и отвернулся.
В дверном проеме, ведущем в фойе, стоял Пьетро Капрони, в его правой руке был пистолет.
— Buona sera, синьор Кнолль. Я все думал, когда же вы вернетесь?
Кнолль прилагал все усилия, чтобы глаза привыкли к свету. Он ответил по-итальянски:
— Я не знал, что вы будете ожидать моего визита.
Капрони вошел в гостиную. Итальянец был низкий, плотный человек лет пятидесяти с неестественно черными волосами. Он был одет в темно-синий махровый халат, завязанный на талии, ноги босые.
— Ваша легенда для прикрытия прошлого посещения не выдержала проверки. Кристиан Кнолль, историк-искусствовед и академик. Ну-ну. Это легко проверить.
Зрение Кнолля восстановилось, глаза привыкли к свету. Он потянулся к спичечнице.
Капрони повел пистолетом, отслеживая его движение.
Кнолль отдернул руки и поднял их вверх, как бы в шутку давая понять, что капитулирует.
— Я просто хотел потрогать спичечницу.
— Хорошо. Только медленно.
Он взял в руки сокровище.
— Российское правительство ищет ее с конца войны. Она принадлежала самому Николаю. Украдена из Петергофа под Ленинградом примерно в тысяча девятьсот сорок четвертом году, солдаты разобрали ее на сувениры во время своей командировки в Россию. Ничего себе сувенирчики! Уникальная вещица. Стоит на открытом рынке около сорока тысяч долларов. Это если кто-то будет до такой степени глуп, чтобы продать. «Отличный трофей» — так, кажется, говорят русские, когда описывают такие вещи.
— Я не уверен, что после вашего «освобождения» ее этой ночью она бы быстро вернулась в Россию.
Кнолль улыбнулся:
— Русские не лучше самих воров. Они хотят вернуть свои сокровища, только чтобы продать их. Я слышал, денег у них не хватает. Очевидно, это плата за коммунизм.
— Любопытно, что именно навело вас на след?
— Фотография этой комнаты, на которой спичечница была хорошо видна. И я пришел попозировать как профессор истории искусств.
— Вы определили ее подлинность за то короткое посещение два месяца назад?
— Я эксперт в таких вещах. Особенно по Фаберже. — Незваный гость поставил шкатулку на место. — Вам надо было принять мое предложение о продаже.
— Вы слишком мало предложили, даже для «отличного трофея». Кроме того, эта вещица имеет для меня сентиментальную ценность. Мой отец был тем самым солдатом, который прикарманил этот сувенир, как вы весьма точно описали.
— И вы так небрежно выставляете ее?
— Я думал, что спустя пятьдесят лет никому уже нет дела до нее.
— Вам следует остерегаться посетителей и фотографий.
Капрони пожал плечами:
— Сюда мало кто приходит.
— Только синьорины? Как та, что сейчас наверху?
— И никто из них не интересуется такими вещами.
— Только деньгами?
— И удовольствием.
Кнолль улыбнулся и небрежно указал на спичечницу:
— Вы человек со средствами, синьор Капрони. Эта вилла как музей. Тот гобелен обюссон[6]на стене бесценен. Те два романских каприччио безусловно представляют ценность для коллекционеров. Хоф,[7]мне кажется, девятнадцатого века?
— Прекрасно, синьор Кнолль. Я впечатлен.
— Конечно же, вы можете себе позволить расстаться с этой спичечницей…
— Я не люблю воров, синьор Кнолль. И, как я сказал во время вашего прошлого посещения, она не продается. — Капрони махнул пистолетом: — Теперь вы должны уйти.
Кнолль не тронулся с места.
— Какое затруднительное положение. Вы, конечно, не можете вовлекать полицию. В конце концов, вы обладаете ценной реликвией, украденной вашим отцом, которую российское правительство очень хотело бы вернуть. Что еще на этой вилле подпадает под эту категорию? Вам будут задавать вопросы, назначат расследование, дело получит огласку. Ваши друзья в Риме не смогут помочь, поскольку тогда вы будете считаться вором.
— Вам повезло, синьор Кнолль, что я не могу привлекать власти.
Кнолль небрежно выпрямил правую руку. Это был незаметный жест, частично скрытый бедром. Он видел, что взгляд Капрони сосредоточен на спичечнице в его левой руке. Кинжал высвободился из крепления, медленно заскользил по руке внутри широкого рукава и замер в правой ладони Кнолля.
