– Раз! Раз! Раз! – Стена щитов, устояв при первом натиске, начала рывками напирать вперед. Толпа чуть подалась, и Андрей, обернувшись, прокричал: – Стрелки, тоовсь! Первые шеренги на колено! Пешцы, щиты вверх ставь! Стрелкам – бей!
И опять в толпу ударили пять десятков боевых тугих луков. Три, пять, семь ударов сердца, и больше двух с половиной сотен стрел со свистом ушли поверх голов мечников. Не каждая из них нашла свою цель. Некоторые тела жертв, стоявших в первых рядах, пробивались двумя и порой даже тремя. Но впереди стоящих атакующих они выкосили всех.
– Стрелкам бить навесом! – проорал комбриг, вскакивая. – Стенка, вперед!
Организованного сопротивления воинам уже не было. Легко сбив дрогнувшую и сильно поредевшую толпу, ее затем погнали по улице в южную сторону. То же самое сейчас происходило и в двух других ударных клиньях.
– Марат, Оська, за мной! – Митяй заскочил в распахнутые ворота двора справа. Два звероватого вида мужика вытаскивали из распахнутой двери крепкого дома какие-то узлы с рухлядью. На крыльце в луже крови лежал с рассеченной головой мужик, а из дома слышался резкий женский визг. На бегу, не снижая скорости, Митяй метнул швырковый нож и, уклоняясь от падающего навстречу ему мертвого тела, выбил ногою дверь вовнутрь. За ним следом, срубив второго разбойника мечом, заскакивал и друг берендей. Оська с наложенной на лук стрелой в это время контролировал двор.
Меч боковым хлестом перерубил шейную жилу насильника, и струя алой крови окатила как саму жертву, так и второго мужика, что держал за руки распластанную на полу и визжащую бабу. – А чего?! Ааа! – заорал тот, и метнулся было в сторону. Раздался противный хруст, и Марат вытер о его одежду свой окровавленный меч.
– Прикройся! – Митяй сдернул какую-то дерюжку с полатей и кинул ее женщине, оглядывая цепким взглядом весь дом. Больше здесь никого уже не было.
– Все, чисто, пошли, Марат! Прости, хозяйка, не успели мы немного.
Их клин в это время уже ушел на пару сотен шагов вперед, гоня разбитую разбойничью ватагу по Прусской улице, и его нужно было теперь догонять. То с одного, то с другого двора выскакивали легкие пешцы, зачищающие дворы, и тоже спешили вперед. А сзади уже накатывала толпа мужичья с дубьем и с подобранным у убитых оружием.
– Свои, свои! От Журавля мы! – выкрикнул ширококостный, чернобородый, заросший густым волосом мужик с обожженными руками. – Слышите, вечевой колокол бьет?! Весь народ со всех концов на клещевских находников поднялся! Гайда вперед, робята! – И он, потрясая секирой с широким лезвием, увлек огромную и орущую толпу за собой. А издалека доносился набат вечевых колоколов с Неревского и Загородского концов, да и из Славенского и Плотницкого на левый берег по Великому мосту неслись толпы мужиков с дрекольем. Весть, словно пожар, пробежала по всему огромному городу: клещевские простой люд бьют, баб насильничают, а избы жгут и все себе подчистую выносят! Тысячи людей поднялись, схватив то оружие, что у них имелось, и теперь их было уже не остановить. Основной костяк разбойничьей ватаги был выбит воинскими клиньями, и противостоять толпе народа никто не мог.
– Уходим! – Подобрав десяток своих раненых и двух убитых, андреевские резко развернулись и, выйдя по своим улицам к Волхову, погрузились на ожидающие их ладьи. А разъяренные толпы народа, разметав остатки еще сопротивляющейся ватаги, ворвались в Людин конец. Здесь их поддержали и сами жители, натерпевшиеся от атамана и от своей кончанской верхушки. Гнев этой толпы был страшен!
* * *
– До сих пор горят концы? – Варун, поднявшись на колокольню Благовещенской церкви, оглядел всю левую Софийскую сторону города. – Горят, Варун Фотич, – кивнул Родька. – Неревский и Загородский вроде бы как затушили, а вот Людин, что как раз напротив нас, тот вон до сих пор пылает, уже треть часть его дотла выгорела. Правда, дымы стали белые и не такие густые, как раньше, видать, и его тоже сейчас тушат.
– Ну и ладно, ну вот и хорошо, – пробормотал старший разведчик и, развернувшись на макову храма, размашисто перекрестился. – Прости, господи, сколько народу ведь сгинуло!
* * *
Под вечер к пристани городища подошла ладья, из нее выскочили уже знакомые по прошлым переговорам новгородцы.
– Андрей Иванович в шатре, пожалуйте к нему туда! – пригласил Журавля и его сотоварищей старший караульной полусотни Угрим Лютомирович.
В сопровождении двух десятков караульных с копьями пятеро новгородских старшин прошли в командирский шатер.
– Здрав будь, воевода-боярин новгородский Андрей Иванович! – поклонился в пояс высокий старшина загородской ватаги. – Вот пришли мы поклониться тебе со старшиной нашей Софийской городской стороны, – и старосты Неревского и Загородского концов – Кузьма Овин с Хотиславом Путиловичем, блюдя свое достоинство, вежливо поклонились.
– А вот с Людиного конца Никодима Паскалова-то и нет, да и не будет уже. Забили ведь вусмерть того старосту. Сами свои люди лютой смерти предали, – развел руками Журавель и перекрестился на походный воинский складень. – Злой ведь нынче народ, в обиде он был на Чудиновича. Забижал, сказывают, он с разбойниками своих людей, в страхе всех сильном держал. Вот, видать, и не стерпели они того. Всех ближних его побили, а усадьбу дотла сожгли.
– Даа, страшно! – вздохнул староста с Неревского. – А ведь говорили мы ему и не раз ведь – зря ты так, Никодимка, со своими людьми. Воздастся ведь тебе за все, а вот так оно и случилось! Народ в гневе ведь не знает никакого удержу, ох и лютый он ноне! – И Кузьма Ярилович глубоко, с шумом вздохнул.
– Пожалуйте к походному столу, гости дорогие. Сейчас распоряжусь, накроем на скорую руку, вы уж извините, не ждали мы вас так рано! – извинился Сотник и, подозвав к себе Буриславовича, шепнул ему что-то на ухо.
– Сделаем, Иванович, не беспокойся, – кивнул тот и, откинув полог, выскочил из шатра.
– А вот Клеща с тремя первыми его подельниками-то мы и не нашли, – сокрушался, сидя за накрытым столом, Журавель. – После того как ваша дружина вышла из города, мы добили всех ватажных на Загородском конце и потом зашли на Людин. Народ ударил в вечевые колокола, набежали его целые тысячи, и даже с правой, с торговой стороны на подмогу пришли. Многим ведь зла наделали за все эти годы клещевские, вот и били их там нещадно. Мало кто сбежать сумел. Только, поди, самые что ни на есть ушлые. Ну да ничего, найдет на себя еще Клещ смертушку. Такие просто так не отходят! Слишком много на нем душ невинно убиенных висит.
Старосты слушали, поддакивали и наворачивали жирную воинскую кашу, пироги с рыбой да запивали все это медовым взваром.
– Извините, уважаемые, не могу я вас хмельным угостить, не держим мы в походах хмельное, – развел руками Сотник.
– Дэк мы-то че?! Мы-то понимаем! Дело служивое! – кивал важно кончанская старшина. – Чай и сами в походы, было время, тоже ведь хаживали. И так вон как нас уважил, эх и хороша дружинная кашка, жирная, с дымком, да на добром сале.
