не обманывает чутье напитана.
Ведем немного отдохнувшего Зуйкова к комбату. Он так и не успел отогреться. Зябко поеживается, потуже запахивает шинель, застегивает ее на все крючки.
— А что вы тут мерзнете под машиной? Почему в блиндаже не живете? — спрашивает Зуйков, прикрывая лицо от ветра прохудившейся во многих местах вязаной шерстяной варежкой.
— Не построили нам здесь общежития. А самим строить нет смысла, — говорит Юрка. — Ты вот, Семеныч, в приметы веришь. Веришь, я знаю. А я давно приметил — только устроишься капитально на одном месте, сразу перегоняют на другие позиции.
— Да у вас тут рядом готовый блиндаж. Я прямо на него наткнулся. Думал, вы там. А он пустой.
— Где?
— Вот тут рядом. Вон бугорок виднеется.
— Ну-ка, Дорохов, разведай. Проверь показания сержанта и доложи, — приказывает Смыслов.
Шагаю к бугорку, который на поле, изрезанном бороздами, едва заметен. Рядом с холмиком открывается вход. И в самом деле — блиндаж. Вниз к грубо сколоченной дощатой двери сбегают земляные ступеньки. Внутри пахнет сыростью и прелыми листьями. Но сделано все добротно. Нары, сооруженные из ровных жердей, застланы мелкими сухими ветками. Стойки из неотесанных толстых бревен наполовину спрятаны в земляные стены. Слева от входа — печурка с потемневшей золой в топке. Рядом на высоком пеньке стоит давно потухшая лампа-гильза. А сверху массивные бревна — яс удовлетворением поглаживаю рукой их шершавую кору.
О таком убежище мы могли только мечтать. Лес совсем рядом. Дров сколько угодно: топи и сиди у печурки, грейся в свое удовольствие.
Сегодня же отпразднуем здесь новоселье. Натопим — и выветрится вся сырость. Натаскаем свежих веток. За-стелим нары брезентом. Это же чудо! Подземный дворец! Хотя и вместит он человек семь-восемь, не больше.
Спешу поделиться радостью со Смысловым и Бубновым. Расчетам нельзя уходить от машин, а нам можно. Теперь мы не будем стеснять их. Наоборот, они будут ходить к нам греться.
Смыслов тоже радуется:
— Надо Бубнову показать. Пошли к нему.
Командир взвода слушает нас рассеянно. Не поймешь — доволен он или нет. Выслушав, приказывает:
— Смыслов, займись блиндажом. Заряжающих пригласи. Они помогут. А ты, Дорохов, пойдешь с Коховым в штаб саперного батальона. Капитан останется там и будет поддерживать постоянную связь с командным пунктом бригады и штабом полка. Вы с Зуйковым поступаете в его распоряжение.
Вот тебе и новоселье!.. Рано я обрадовался. «На переднем крае все переменчиво…» От кого-то я слышал такую фразу. Пожалуй, от самого Бубнова. И сейчас убеждаюсь в этом на собственной практике. Кажется, я начинаю набираться солдатского опыта.
«ЗАЧЕМ ВАМ ДЕНЬГИ?»
Мы пересекаем балку. Поднимаемся по скользкому лесистому склону на соседнюю высотку.
Осторожно, по-заячьи оглядываясь по сторонам, впереди семенит Зуйков. За ним Кохов. Сзади с автоматом, снятым с предохранителя, следую я. Перед выходом капитан проверил у нас оружие, и сам кроме пистолета захватил автомат.
— Кто знает, может быть, там, где Зуйков ползал на пузе, придется прорываться с боем, — сказал он Грибану на прощание.
Минуем лесок и поднимаемся к большой соломенной скирде, одиноко возвышающейся на лысом холме.
— Вот тут меня обстреляли, — оборачивается Зуйков. — А откуда стреляли, так и не понял.
Кохов передает автомат сержанту, приказывает нам замаскироваться в соломе, а сам долго, пристально смотрит в бинокль то в одну, то в другую сторону. Наконец он решает:
— Давайте сделаем так… Сначала пойдет Зуйков. За ним я. Если всем сразу двинуться, группу заметят. Давай, Зуйков, двигай. Стрелять будут — ложись и ползи!
Зуйков перебрасывает автомат за спину и идет вперед. Метров через пятьдесят он оглядывается, машет нам рукой, приглашая последовать за ним, а сам устремляется вперед тяжелой медлительной рысцой. Но капитан не спешит.
— Успеем, Дорохов. Подожди, — говорит он, сверля глазами спину сержанта. — Не зная броду — не суйся в воду. На передовой все надо делать с умом.
По голосу Кохова я чувствую — он волнуется. Это заметно и по его сузившимся глазам, и по тому, как нервно перебирает он пальцами тоненький ремешок бинокля.
Зуйков снова переходит на шаг, опять оборачивается и снова машет рукой. Он уже далеко — до него метров триста.
— Ну, Дорохов, теперь ты давай. Быстро. Я за тобой.
Стараюсь следовать Васиному примеру? сначала иду не спеша, потом прибавляю шаг и бегу до тех пор, пока не догоняю поджидающего меня сержанта.
— Здесь уже не достанет. Тут мы скрыты вон тем бугром, — с облегчением вздыхает Зуйков. — По-моему, они били оттуда.
Теперь очередь капитана. Придерживая кобуру с пистолетом, Кохов бежит резво, вприпрыжку, время от — времени поворачивая голову вправо и влево. А пожалуй, не зря опасается капитан. На нас с Зуйковым немцы могли просто не обратить внимания: мы совсем неприметные в своих серых солдатских шинелях. А на Кохове полушубок. В бинокль или оптический прицел нетрудно разглядеть, что он офицер.
Но все кончается благополучно. Проходим несколько километров по мерзлому полю и спускаемся в балку, где, по сведениям Кохова, должен быть командный пункт саперного батальона.
Здесь нас ожидает сюрприз: на дне оврага, у входа в блиндаж, обхватив обеими руками толстый коричневый портфель, на ящике из-под снарядов сидит начфин полка лейтенант Гальперин.
Его лицо густо поросло рыжей до красноты щетиной. Хромовые сапоги и полы шинели заляпаны грязью. На шее, поверх высокого воротника гимнастерки, серо-зеленый клетчатый шарф. Увидев нас, Гальперин порывисто бросается к Кохову. От бурной нескрываемой радости на ресницах лейтенанта появляются слезы.
— Это счастье, счастье, что я вас нашел, — почти шепотом, растроганно выговаривает Гальперин, хватая Зуйкова и капитана за рукава. — Я здесь целую ночь просидел. Вот тут, на этих ящиках. Понимаете, целую ночь!..
Он торопится скорее высказать все, что перечувствовал, и словно боится, что мы пройдем мимо, не станем слушать.
— Я не мог найти батарею Грибана. Я не могу выдать им деньги. Я не имел права пойти один, — проглатывая слова, буквально захлебывается начфин. А мы стоим, растерявшись от неожиданной встречи, и с удивлением разглядываем лейтенанта, всегда чистенького, всегда выбритого, а теперь грязного, обросшего и помятого.
Немного успокоившись, Гальперин доверительно сообщает, что в портфеле у него солидная сумма денег, что командир полка приказал ему отправиться на высотку к Грибану — выдать артиллеристам денежное содержание.
«И зачем это было делать? На что они нам — деньги? Уж не думает ли полковник, что на нашей высотке есть промтоварные магазины и «Гастрономы»?»
Но хотя мы все трое искренне удивляемся такому приказу, начфину от этого не легче. Он обязан как можно быстрее попасть
