На Дальнем Востоке Китай, теперь уже наполовину американизированный, хотя в значительной мере находившийся под влиянием России и полностью принадлежащий Востоку, терпеливо совершенствовал свои рисовые плантации, развивал железные дороги, поднимал промышленность и беспристрастно вел диалог со всем остальным миром. В давние времена, ведя борьбу за независимость, Китай многое перенял и многому научился у воинствующего большевизма. И после падения русского государства именно на Востоке продолжала жить русская культура. Ее мистицизм повлиял на Индию. Ее социальные идеалы повлияли на Китай. Это не означало, что Китай полностью унаследовал теорию и, в еще меньшей степени, практику коммунизма, но он научился в большей мере вверять себя энергичной, преданной и в чем-то деспотичной партии и опираться на принципы общественного в большей мере, чем индивидуального. Однако он весь был пронизан индивидуализмом и, несмотря на попытки своих правителей, ускорял создание погрязшего в нищете и безысходности класса наемных рабов.
На Дальнем же Востоке Соединенные Штаты открыто заявляли о том, что являются стражами порядка на всей планете. Опасающиеся всех и всем завидующие, повсеместно почитаемые за их предприимчивость, однако повсюду широко презираемые за их самодовольство американцы очень быстро меняли сам характер человеческого существования. К этому моменту каждое человеческое существо на всей планете использовало американские продукты, и не было ни одного региона, где бы американский капитал не поддерживал местную рабочую силу. Более того, американская пресса, пластинки, кинематограф и телевизор непрестанно пропитывали планету американским образом мысли. Год за годом эфир разносил эхо нью-йоркских развлечений и религиозных страстей со Среднего Запада. И что удивительного в том, что Америка, даже будучи презираемой, неотвратимо сформировала по единому шаблону всю человеческую расу. Это, возможно, и не имело бы значения, будь Америка способна дать самое лучшее из того, чем она обладала. Но неизбежно из этого распространялось только все наихудшее. Только наиболее грубые особенности этого потенциально великого народа могли овладеть умами иностранцев посредством таких несовершенных инструментов. И поэтому из-за этого ядовитого влияния, исходящего от основоположников вот такого человеческого общества, весь мир, а вместе с ним и наиболее благородные и знатные представители самой Америки были безвозвратно испорчены.
Потому что все лучшее Америки было слишком слабо, чтобы противостоять худшему в ней же. Разумеется, американцы сделали достаточный вклад в развитие человеческой мысли. Они помогли раскрепостить философию, освободив ее от древних пут. Они продвигали науку благодаря чрезмерно многочисленным и точным опытам. В астрономии, поддерживаемой их дорогими приборами и чистой атмосферой, они сделали очень многое, чтобы показать расположение звезд и галактик. В литературе, хотя зачастую они и вели себя как варвары, они также представили новые образцы выразительности и движения мысли, не без труда признанной в Европе. Они же, кроме того, создали новые и выдающиеся образцы архитектуры. И их гений организации, работавший в едва мыслимых для человечества масштабах, оставался исключительно практическим. По сути, их лучшие умы взглянули на старые проблемы теории и оценки со свежим простодушием и смелостью, так что мрачные покровы суеверий срывались в любом месте, куда бы американцы ни обратили свой взор. Но эти лучшие представители нации были все же меньшей частью гигантской массы своеобразных обманщиков, в которых, что поразительно, застарелые религиозные догмы соревновались с неудержимым оптимизмом молодости. По существу, это была очень яркая раса, но заторможенная, незрелая. Им чего-то не хватало, чего-то такого, что должно было бы обеспечить рост. Тот, кто обращает свой взор назад, сквозь целые эпохи, к этому далекому от него народу, может видеть, как судьба этих людей была переплетена с обстоятельствами их жизни и с их характером, и может признать за мрачную шутку, что те, кто казался самому себе обладающим достаточными способностями и талантами для омоложения и перестройки планеты, неминуемо должны были ввергнуть ее, через духовное опустошение, в преждевременное угасание и вековую тьму.
Это было неизбежно. Однако и там были люди с уникальными задатками, одаренные от природы гораздо выше остальных. Это была раса, слившаяся из всех других рас и обладавшая более искрометным умом, чем все остальные. В ней были смешаны и англосаксонское упрямство, и тевтонская гениальность в вопросах детализации и систематизации, и итальянское веселье, и глубокая пылкость Испании, и более изменчивая страстность кельтов. Здесь же присутствовала чувствительная и мятущаяся душа славянина, пышущая молодостью примесь негроидов, слабый, но искусно влияющий след индейца и разбросанные в сторону Запада капли монгольской крови. Общая нетерпимость, без всяких сомнений, изолировала до некоторой степени эти столь несхожие между собой расы; однако в целом это был скорее один народ, гордившийся своей индивидуальностью, своим успехом, своей идеалистической миссией в мире, а также своим оптимистическим и антропоцентрическим взглядом на вселенную. Чего только не могла достигнуть эта энергия, будь она более разумно направлена, будь она вынуждена заботиться о более серьезных, угрожающих жизни проблемах! Прямой трагический опыт мог бы, вероятно, раскрыть сердца этих людей. Общение с более зрелой культурой могло бы облагородить их интеллект. Но сам успех, который опьянял их, делал их при этом слишком самодовольными, чтобы брать уроки у менее преуспевающих соперников.
Однако наступил момент, когда эта замкнутость должна была закончиться. Пока Англия оставалась серьезным экономическим соперником, Америка неизбежно смотрела на нее с большим подозрением. Но когда было обнаружено, что Англия вполне определенно находится в экономическом упадке, хотя в культурном отношении все еще пребывает в зените, Америка проявила более активный интерес к самой последней и самой серьезной фазе английских проблем. Наиболее разумные американцы сами начали вполголоса говорить о том, что, возможно, их непревзойденный успех не был, в конце концов, хорошим основанием ни для их собственного духовного богатства, ни для мировых моральных устоев. Малочисленная, но упорная группа писателей начала утверждать, что Америке не хватает самокритичного подхода, что она не способна замечать насмешки в собственный адрес и что она фактически совершенно лишена той беспристрастности и смирения, которые были прекраснейшими, хотя и самыми редкими, настроениями для современной Англии. Это движение могло бы положительно повлиять на американский народ, который нуждался в смягчении собственного варварского эгоизма и должен был еще раз прислушаться к тишине за пределами шумного человеческого пространства. Еще раз, потому что только недавно они всерьез были оглушены настойчивым шумом их собственного материального успеха. И, разумеется, рассеянные по континенту в течение всего этого периода многочисленные робкие очаги истинной культуры ухитрялись держать свои головы над поднимавшейся волной невежества и суеверий. Это были те, кто ожидал от Европы помощи и делал попытку объединения, когда Англия и Франция окончательно запутались в этом разгуле страстей и убийств, которые истребили так много их лучших умов и перманентно ослабили их культурное влияние.
После них Европу представляла Германия. И Германия была слишком серьезным экономическим соперником для Америки, чтобы поддаться влиянию этой страны. Более того, немецкий критицизм, хотя зачастую и слишком эмоциональный, был ужасно педантичен, чересчур в малой степени ироничен, чтобы пробить шкуру американского самодовольства. Поэтому так случилось, что именно Америка все дальше и дальше втягивалась в американизацию. Огромное богатство и промышленность, а также яркая изобретательность были сконцентрированы на незрелых намерениях. В частности, вся американская жизнь была построена на культе всесильного индивидуализма, того иллюзорного идеала, который сама Европа только начала выращивать в последней фазе своего развития. Те из американцев, кому не удалось реализовать этот идеал, кто остался у подножия социальной лестницы, или утешали себя надеждами на будущее, или украдкой добивались символического удовлетворения, отождествляя себя с одной из популярных звезд, или гордились своим американским гражданством и восхищались в высшей степени наглой международной политикой своего правительства. Те, кто достиг власти, были вполне удовлетворены, пока они могли хотя бы просто удерживать ее, и в обычной самоуверенной манере подчеркивали, что ее положение вне всякой критики.
