Ее всхлипывания перешли в икоту, она еще крепче вцепилась в мягкую ткань его халата.
«Вон как она за меня цепляется, — подумал он. — Она никогда меня не отпустит…» А потом опять нахлынула темнота, и он начал падать в пустоту, и опять ему стало все безразлично. Он даже не задумывался, есть ли в жизни что-то, о чем бы следовало переживать.
Только пальцы, цепляющиеся за него, да тяжесть, висящая на руках.
«Мне не страшно потерять весь мир, — подумал он. — Мне не страшно забыть свое прошлое. Но эти пальцы… Эта женщина. Я не могу просто сбросить с себя этот груз, потому что поднять его будет некому. Если я оставлю ее, она пропадет».
А тьма манила его, и груз, удерживавший его здесь, вызывал раздражение. Должен же быть какой-то выход. Какой-то компромисс между двумя страстными желаниями, чтобы можно было воплотить оба.
Но руки все еще крепко держали его. Мир погрузился в тишину, и эта тишина несла покой, мешали только острые, требовательные пальцы, и он закричал от отчаяния, и эхо его крика все еще звенело, когда он, наконец, открыл глаза и увидел, что Мэри-Джо стоит у стены и в ужасе смотрит на него.
— Что случилось? — прошептала она.
— Я проиграю игру, — ответил он.
Но не смог вспомнить, какую именно игру хотел выиграть.
В ту же секунду хлопнула дверь, и в дом, громко топая маленькими ножками, вбежала Эмми, пронеслась через кухню и влетела в кабинет. Она бросилась к маме и принялась громко рассказывать, как прошел день в школе, говорить о том, что за ней уже во второй раз погналась собака, а еще она, Эмми, читает лучше всех во втором классе — так сказала учительница, а Дэррел пролил молоко прямо на нее, и можно ли, пожалуйста, прямо сейчас съесть бутерброд, потому что свой она уронила в школе во время завтрака и случайно наступила на него.
Весело взглянув на Марка, Мэри-Джо подмигнула и рассмеялась.
— У Эмми, похоже, был напряженный день, правда, Марк?
Марк не смог улыбнуться. Он просто кивнул, а Мэри-Джо тем временем поправила Эмми платье и повела ее на кухню.
— Мэри-Джо, — позвал Марк. — Я хочу с тобой поговорить.
— А можно попозже? — спросила Мэри-Джо, даже не обернувшись.
Марк услышал, как щелкнула дверца буфета, как открыли крышку банки с ореховым маслом, услышал, как Эмми говорит:
— Мамочка, не мажь так густо.
Марк не мог понять, что его смущает и страшит. Эмми требовала бутерброд, вернувшись из школы, с самого первого школьного дня, а в раннем детстве ела по семь раз на дню, не набирая при этом ни грамма жира. То, что происходило сейчас на кухне, никак не могло вызвать у него сомнений, просто никак не могло. И все же он не мог успокоиться и снова позвал жену.
— Мэри-Джо, Мэри-Джо, иди сюда!
— Папа что, с ума сошел? — донесся до него приглушенный голосок Эмми.
— Нет, — ответила Мэри-Джо и вбежала в комнату
— Что случилось, дорогой? — спросила она нетерпеливо.
— Я просто хотел… Просто хотел, чтобы ты зашла ко мне на пару минут.
— Знаешь, Марк, ты просто сам не свой. Эмми после школы всегда требует к себе внимания, так уж повелось. Не стоит тебе сидеть дома без дела, Марк, ты становишься просто невозможным.
Она улыбнулась, давая понять, что не так уж сильно на него сердится, и поспешила к Эмми.
На секунду Марк почувствовал острый укол ревности оттого, что Мэри-Джо гораздо внимательнее относится к Эмми, чем к нему самому.
Но ревность быстро прошла, как и воспоминание о боли, которую причинили ему пальцы Мэри-Джо, когда та цеплялась за него. На Марка нахлынуло чувство огромного облегчения, и он больше не тревожился ни о чем, а просто подошел к гробу, который так и притягивал его, открыл крышку и заглянул внутрь.
«У бедняги словно вовсе нет лица, — подумал Марк. — Будто смерть лишает человека лица, и все становятся безымянными, незнакомыми даже самим себе».
Он провел руками по атласной обивке, прохладной и приятной на ощупь. Комната, да и весь мир вокруг вдруг словно сделались нереальными. Остались лишь Марк, гроб и мертвое тело, и Марк вдруг почувствовал, как ужасно устал и как ему жарко, словно сама жизнь была мучительным трением, вызывающим чудовищный жар. Он снял халат и пижаму, неловко вскарабкался на стул и забрался внутрь гроба, опустился на колени, потом лег. Никого внутри больше не было, не с кем было делить узкое пространство, ничто не отделяло его от прохладного атласа обивки, и он лежал, наслаждаясь прохладой, потому что трение наконец-то прекратилось, жар быстро спадал, и тогда Марк приподнялся и задвинул крышку, и наступили темнота и покой, где не было больше ни запахов, ни вкусов, ни чувств, а была лишь прохлада гладкой ткани.
— Почему закрыли крышку? — спросила малышка Эмми, крепко держа маму за руку.
— Потому что мы должны помнить не то, каким папа был с виду, — тихо говорила Мэри-Джо, тщательно подбирая слова, — а то, каким он был в жизни. Каким он был веселым, как смеялся, как любил нас.
— Но я помню, как он меня шлепал.
У Эмми был растерянный вид.
Мэри-Джо кивнула и улыбнулась, впервые за долгое время.
— Это тоже надо помнить, — сказала она и увела дочку от гроба, обратно в гостиную, где Эмми, еще не понимая всей глубины обрушившейся на нее утраты, весело вскарабкалась на колени к дедушке.
К маме подошел Дэвид, вложил свою руку в ее ладонь и крепко сжал. Он был серьезен, на лице виднелись следы слез. Он уже все понимал.
— Все будет хорошо, — сказал он.
— Да, — ответила Мэри-Джо. — Я тоже так думаю.
— Не знаю, дорогая, где ты берешь силы, чтобы держаться так стойко, — прошептала ей на ухо мать.
Слезы навернулись на глаза Мэри-Джо.
— Вовсе я не стойкая, — прошептала она в ответ. — Все ради детей. Они ведь полностью зависят от меня. Я не могу позволить себе быть слабой, когда знаю, что они смотрят на меня.
— Как было бы ужасно, — задумчиво проговорила ее мать, — если бы у вас не было детей.
Марк Тэпуорт, исполнив свою последнюю волю, лежал в гробу и слышал все, что происходит вокруг, но все это больше не удерживалось в его сознании, ибо там теперь царила лишь одна мысль — о согласии. Он достиг полного согласия со своей жизнью, со своей смертью, со всем миром и с вечным отсутствием мира. Потому что теперь есть дети.
Упражнения на дыхание
Перевод Л. Шведовой
Если бы Дейл Йоргасон не имел привычки отвлекаться на посторонние вещи, он бы ничего не заметил. Но, поднимаясь в спальню, чтобы переодеться, он заметил газетный заголовок и на время забыл о своем намерении. Он присел на ступеньку и начал читать, однако ему не удалось сосредоточиться. Он слышал все, что происходит в доме. Брайан, его двухлетний сынишка, спал наверху, тяжело дыша во сне, Колли, его жена, месила на кухне тесто и тоже тяжело дышала.
