— А можно сахар? — смотрит в глаза, словно не сахар просит, а прощения.
— Нет. — Отрезаю я. Мучайся, гад, пей противное не сладкое пойло, мелкая месть, конечно, но на душе все равно хорошо!
— Иннок, я скучаю. — Замолкает и глядит на меня как щеночек побитый. И чё? Так и хочется выпалить тираду о его скотском поведении и моей ненависти к нему и всему мужскому роду.
Но молчу, не буду упрощать ему задачу. Только эротично закидываю ногу на ногу, оголяя бедро дальше некуда. Взгляд недорослика опять блуждает по мне.
— Ты очень изменилась. Но блондинкой ты мне нравилась больше. — Улыбается, думает это что? Комплимент?
— И? — уже раздраженно поторапливаю его.
— А что с рукой?
— Ближе к делу, Андрей, день сегодня тяжёлый, и ты ему лёгкости не придаешь.
— Послушай, тут родители купили мне квартиру…нам купили.
— В смысле нам? Мы расстались больше года назад!
— Я это…родителям не говорил, сказал, мы решили со свадьбой подождать просто. Они же тебя так любят.
Молча поднимаюсь с места, выхожу в другую комнату и начинаю истерически смеяться. Это какой-то прикол? Боже, дай мне сил. На что Андрей рассчитывает, появившись спустя столько месяцев и говоря всю эту дичь? Его родители, видите ли, меня любят. Даже не хватило ума самому признаться в пылких чувствах. Небось, родители насели на него с женитьбой, а кандидатуры не нашлось, и вот… Здравствуй, Инна, прошлый год!
— Пышка, ну ты чего? — Удивленное лицо появляется на пороге комнаты.
— Ой, не могу я, Живило, — фамилию у осла знатная, мещанская, да. — Все, тебе пора.
Разворачиваю его в направлении двери и даю вектор.
— Давай-ка, собирайся и улепетывай на все четыре стороны, откуда ко мне дорогу нашел. И с бредом своим больше не приходи. С родителями сам разбирайся, это уже не мои проблемы. А я занята! Видишь, — окидывая себя рукой. — Ждала гостя, а тут ты.
— Но… — пытается что-то вставить, а я не даю.
— Живей, Живило! — о, как каламбурно вышло, надо запомнить, хотя нет, не надо. — Искренне надеюсь никогда больше не лицезреть твое сисадминское лицо.
Едва он втиснулся в ботинки, хватаю его куртку, открываю дверь и выставляю с вещами за порог. Там оденется.
Мне только кажется, или моя жизнь действительно превратилась в калейдоскоп непрерывного треша? Сажусь на пуфик в коридоре, пытаясь прийти в себя, после только что пережитой сцены. Невольно кидаю взгляд на порванные кеды — единственную обувь, некогда пригодную для носки в демисезон, пока не выпал снег. Итак, на счету пятьсот рублей, зарплата только через четыре дня, а носить мне нечего. Чудесно. Надо было хоть с Живило взять денег за моральный ущерб. А почему бы, собственно, и нет?!
Резко открываю входную дверь, осла уже нет, но далеко он вряд ли ушел. Ору на всю мощь: Андрей!
Слышатся быстрые шаги по лестнице и через пару секунд появляется лицо, освященное надеждой. Обломись, Живило.
— У тебя пара тысяч есть с собой?
— Есть. — Недоуменно пялится на меня.
— Дай, — протягиваю к нему руку.
Он сводит на переносице брови, как делает всегда, когда упорно размышляет, но все же тянется к карману джинс и достает портмоне. Открывает и я вижу, что там лежат несколько тысячных купюр и одна заманчиво оранжевая. Аккуратно вытаскиваю ее пальцами из кошелька бывшего и говорю:
— Отдам с зарплаты, не ссы. Приходи через четыре дня! — и захлопываю дверь прямо перед носом шокированного мужчины.
Конечно, отдам, не надо мне его подачек. Если осмелится снова прийти, конечно. После моей выходки, уже не уверена. А что он думал, придет, а тут его мягкая Инна ждать будет, которая окружит его заботой и лаской, как вторая мамочка? Было уже, плавали, знаем к чему все привело.
Улыбаюсь по пути в свою комнату, ведь одна из насущных проблем решена. Завтра с утра пораньше забегу в магазин за сапогами, а на работе предупрежу, что задерживаюсь. Может, и остальные проблемы как-нибудь рассосутся сами по себе?
Эх, пусть завтрашний день будет лучше! Едва касаюсь лицом подушки, как улетаю в царство Морфея, бороздить миры и биться с собственными демонами.
Глава 9. Ложка дегтя
Илья.
А в голове: вертолет, вертолет, вертолет. А на душе: хоровод, хоровод, хоровод.
Но это так, лирическое отступление. Надо завязывать с задушевными разговорами один на один с бутылкой крепкого, ирландского. На кой черт я вчера так надрался? Ах да, повод что надо — неадекватная Мандаринка.
С ней, что ни встреча, то вынос мозга. Скоро превращусь в припадочного с вечно дергающимся глазом. Помнится, вчера прежде, чем вырубиться, точно решил — завязываю с рыжими. И какого, спрашивается, хрена, преследуемый жестким похмельем, снова несусь в маркетинг, едва стрелки офисных часов приблизились к десяти?
По-ходу, это заразно! Психическая неадекватность, иррациональное поведение, эмоциональный раздрай. Точно, это новый вирус, передается воздушно-капельным, от очень красивых мандаринок. Боюсь даже представить, что бы случилось, поцелуй я ее вчера. Наверно, пришел бы сегодня на работу голый и всем показывал свои причиндалы, не меньше!
Все. Просто загляну, удостоверюсь, что цела, здорова и, как всегда, остра на язык и скроюсь в сумраке коридора, забыв дорогу до этой клоаки. А потом…потом подыщу себе адекватную мадам, без заскоков, завышенных требований, и, однозначно, молчаливую. И фиг с ней, если будет брюнеткой без форм! Смирюсь, откормлю. Не велика задача. Главное, чтобы ёкало, была не замужем и хотела семью.
И маме понравилась.
Хотя с этим, мне кажется, проблем, по умолчанию, возникнуть не может. Она так давно причитает, что любимый сын к тридцати так и не остепенился, — да, да, она не скрывает, что я любимчик, — что смирится даже с трехногой инопланетянкой, назови я ее невестой.
Останавливаюсь на пороге клоаки, читай, отдела маркетинга, и сразу кидаю взгляд на стол бестии. Пустой. Внимательно обвожу взглядом кабинет, сканируя на наличие рыжей шевелюры — безрезультатно. Зато натыкаюсь на голубоглазую блондинку, брошенную мной вчера в одиночестве, в непонятном даже для меня самого порыве. Ее голубые глаза пристально рассматривают меня, словно сканируя, оценивая, но широкая улыбка не сходит с губ. Затем она поднимается с места и, поправляя тесную юбку, направляется ко мне. Пока она идет, подмечаю, что у нее не такая уж идеальная фигура, только грудь и выделяется, и то, на проверку, насколько помню, оказалась сильно отредактированной хорошим пуш-апом. И походка — наигранная такая, отрепетированная, слишком киношно-соблазнительная, что ли. На лицо хороша, и глаза голубые, но пустые какие-то, без глубины. Да еще этот характер… И почему я на ней так зациклился?
— Как мило, что ты пришел извиниться, Илья, — ласково говорит она, поглаживая пальчиками лацкан моего пиджака. — Но знай, я совсем не сержусь на тебя. Я хорошая девочка?
