Дав во Франкфуртском окружном суде показания по делу Веры Кальтензее, Пия к половине двенадцатого приехала в комиссариат. Поскольку за последние недели никого из граждан не угораздило распрощаться с жизнью при странных обстоятельствах, в отделе К-2 царило относительное спокойствие. Скелет из подземного топливного бака был единственной актуальной темой. Данные судебно-медицинской экспертизы еще не поступили, поэтому комиссар Кай Остерман без особой спешки просматривал дела о пропавших без вести за последние годы. Коллега Франк Бенке в понедельник получил больничный лист на всю неделю. Якобы по причине легких травм и ушибов, полученных при падении с мотоцикла. То, что Андреас Хассе тоже был болен, никого не удивляло. Он уже несколько лет периодически, на недели и месяцы, освобождается от работы по болезни. В отделе уже привыкли обходиться без него, так что его отсутствие ничего не меняло.
В коридоре у автомата с кофе Пия встретила свою коллегу Катрин Фахингер, самую молодую сотрудницу отдела. Та безмятежно болтала с секретаршей доктора Николь Энгель. Времена, когда Катрин ходила в клетчатых брюках и блузках с рюшем, прошли. Свои круглые очки, в которых она была похожа на сову, Катрин заменила на более современные, в модной квадратной оправе, и с некоторых пор носила самые узкие джинсы, какие только можно себе представить, сапоги на высоком каблуке и узенькие коротенькие свитерочки, выгодно подчеркивавшие ее необыкновенно стройную фигуру. Причины этих изменений Пии были неизвестны, и ей в очередной раз пришло в голову, как мало она знает о личной жизни своих коллег. Во всяком случае, этот желторотый цыпленок незаметно превратился в относительно взрослую женщину.
— Пия! Подожди! — крикнула Катрин.
Пия остановилась и вопросительно кивнула ей. Катрин опасливо осмотрелась по сторонам.
— Я вчера вечером была с друзьями в Заксенхаузене,[8]— начала она, понизив голос. — Ты не поверишь, кого я там встретила!..
— Неужели Джонни Деппа? — иронически усмехнулась Пия.
Каждый в отделе знал, что Катрин была пылкой поклонницей этого американского артиста.
— Нет. Я встретила Франка, — невозмутимо продолжала Катрин. — Он стоял за стойкой бара в «Старом корыте» и был здоров как бык!
— Что ты говоришь!
— Теперь я даже не знаю, что делать. Вообще-то я должна была бы сказать об этом шефу. Как ты думаешь?
Пия наморщила лоб. Если полицейский хочет где-нибудь подработать, он обязан написать заявление и получить разрешение начальства. Работа в кабаке с сомнительной репутацией вряд ли вызвала бы одобрение руководства. Если Катрин ничего не напутала, Бенке грозили выговор, денежный штраф или даже дисциплинарное взыскание.
— Может, он просто подменял своего приятеля?
Пия недолюбливала Бенке, но ей стало не по себе при мысли о том, какие последствия ждали его, если дело примет официальный характер.
— Никого он не подменял. — Катрин отрицательно покачала головой. — Он увидел меня и сразу начал наезжать: я, видите ли, шпионю за ним! Идиотизм! А потом этот урод еще и пригрозил мне: мол, если я его заложу, то мало мне не покажется!
Катрин, конечно, была глубоко оскорблена и чуть ли не тряслась от злости. Пия ни секунды не сомневалась в ее искренности. Все, что она сказала, было очень похоже на ее драгоценного коллегу. С дипломатией у него было не лучше, чем у любого американского питбультерьера.
— Ты уже сказала об этом Шнайдерше? — спросила Пия.
— Нет. Хотя мне очень хотелось! До того он меня разозлил!..
— Я тебя понимаю. У Франка просто талант — доводить людей до белого каления. Давай я сама поговорю с шефом. Может, удастся это как-нибудь уладить, не поднимая лишнего шума.
— А зачем? — возразила Катрин. — Почему все защищают этого говнюка? Он делает и говорит, что хочет, все время срывает на нас свое дурное настроение, и никто его не поставит на место!
Пия была с ней полностью согласна. Франку Бенке, непонятно по каким причинам, все сходило с рук. В этот момент в коридоре появился Боденштайн. Пия, посмотрев Катрин в глаза, сказала:
— Ну, ты человек взрослый, решай сама.
— А я уже решила! — ответила Катрин и энергично направилась прямо к Боденштайну. — Шеф, мне нужно с вами поговорить. С глазу на глаз.
* * *
Амели решила, что сбор информации об убийстве двух девушек в Альтенхайне гораздо важнее, чем школа, поэтому после третьего урока отпросилась домой, заявив, что плохо себя чувствует. И вот теперь, засев за свой ноутбук, она написала в Google имя и фамилию соседского сына и действительно получила сотни результатов. С растущим интересом она жадно читала материалы прессы о событиях в Альтенхайне летом 1997 года и о судебном процессе, на котором Тобиас Сарториус был приговорен к десяти годам лишения свободы с содержанием в тюрьме для несовершеннолетних преступников. Процесс был построен исключительно на косвенных доказательствах, потому что трупы девушек так и не были найдены. Именно это и сыграло роковую роль для Тобиаса: его молчание было расценено как отягчающее обстоятельство, что соответствующим образом отразилось на приговоре. Амели разглядывала на фотографиях темноволосого юношу с еще не оформившимися чертами, в которых, однако, уже можно было распознать его будущий облик. На этих фото он был в наручниках, но не закрывал лицо полой куртки или папкой для бумаг, а смотрел прямо в объективы фотоаппаратов. Его называли хладнокровным киллером, наглым, бесчувственным и жестоким.
Родители убитых девушек участвовали в процессе против Тобиаса С., сына трактирщика из маленькой деревушки в Переднем Таунусе, в качестве соистцов. Но даже отчаянные мольбы Андреа В. и Беаты Ш. не смягчили сердце вчерашнего абитуриента-отличника. На вопрос, что он сделал с телами у битых девушек, С., который, согласно психологической экспертизе, обладает повышенным интеллектом, упорно молчал. Что это — тактика или высокомерие? Даже когда судья С. пообещала подсудимому изменить формулировку и заменить обвинение в предумышленном убийстве Ш. на обвинение в убийстве по неосторожности, если он сообщит суду о местонахождении трупов, он остался непреклонен. Полное отсутствие эмпатии у подсудимого поразило даже бывалых юристов. У прокуратуры нет сомнений в виновности подсудимого, поскольку в цепи улик и в реконструкции процесса совершения преступления нет ни одного пробела или слабого звена. Правда, С. в начале следствия пытался доказать свою невиновность, оговаривая других и ссылаясь на некие провалы в памяти, но ему не удалось ввести следствие в заблуждение. Приговор С. воспринял без каких бы то ни было видимых проявлений эмоций. Ходатайство о пересмотре дела суд отклонил.
Амели стала просматривать другие, похожие материалы о процессе и в конце концов наткнулась на одну статью, в которой рассказывалось о событиях, предшествовавших суду. Лаура Вагнер и Штефани Шнеебергер бесследно исчезли в ночь с шестого на седьмое сентября 1997 года. В Альтенхайне как раз отмечали Кирмес,[9]и вся деревня веселилась. Тобиас Сарториус очень скоро оказался в центре внимания полиции, поскольку соседи видели, как обе девушки в тот вечер входили в дом его родителей, но никто не видел, чтобы они из него выходили. Были также свидетели ссоры Тобиаса с Лаурой Вагнер, его бывшей подружкой, перед дверью его дома. Оба изрядно выпили на празднике, и дело дошло даже до рукоприкладства. Через какое-то время к ним присоединилась Штефани Шнеебергер, его подружка на тот момент. Сам он позже показал на следствии, что в тот вечер она порвала с ним и он от отчаяния выпил у себя в комнате еще чуть ли не целую бутылку водки. Уже на следующий день служебные полицейские собаки обнаружили на участке Сарториусов следы крови; багажник автомобиля Тобиаса тоже был весь в крови. Кроме того, кровь и частички кожи, принадлежавшие обеим девушкам, были найдены на его одежде и в доме. Нашлись свидетели, которые видели Тобиаса за рулем его автомобиля, когда он уже ночью ехал куда-то по Хауптштрассе. Ко всему прочему, в его комнате нашли рюкзак Штефани Шнеебергер, а в кухне, под раковиной, цепочку Лауры Вагнер. Убийству предшествовала любовная история: Тобиас бросил Лауру ради Штефани, потом Штефани бросила его. Это и привело к трагедии. Катализатором стала мощная доза алкоголя. Тобиас до последнего дня отрицал свою причастность к исчезновению девушек, но суд не принял во внимание провалы в его памяти, на которые он ссылался, а свидетелей со стороны защиты не оказалось. Напротив, его друзья утверждали на суде, что он вспыльчив, подвержен внезапным приступам ярости и привык к чрезмерному вниманию своих сверстниц, поэтому, получив от ворот поворот, вполне мог разозлиться и потерять над собой контроль. Одним словом, у него не было ни малейшего шанса оправдаться.
