Сегодня их стая что-то очень уж шумлива, будто они чуют бурю, однако на небе ни облачка, разве что слишком уж совершенен по форме огненный диск, да крики бакланов такие странные, будто их уже захватило магнитной бурей.
Комиссар Рильски, или Как не стать Чистильщиком
В комиссариат Рильски и Попов заявились только некоторое время спустя. Я пыталась взять себя в руки, но грохот перестрелки так и стоял в ушах, а саму меня бросало то в жар, то в холод и трясло. Радиосвязь была включена, и по отдельным фразам я поняла, что где-то ближе к Морскому храму идет бой.
— В смелости вам не откажешь. Но можно ли быть такой неосторожной! Черт побери, ну к чему подвергать свою жизнь опасности, в Санта-Барбаре и без того гора трупов! — С этими словами Рильски ворвался в свой просторный кабинет. Даже несмотря на загар, было заметно, как он побледнел, оставаясь при этом неотразимым. Он очень старался не преувеличивать важность случившегося. — Успокойтесь, в данный момент — подчеркиваю, в данный момент — вам ничего не грозит. Главной мишенью остается преподобный Сан… вернее, оставался. Он только что покинул нас. Я прямо оттуда…
Несмотря на его присутствие и хорошие новости, передряга, из которой я вышла целой и невредимой, хоть и была затеяна не ради меня, заставила сильнее обычного биться мое сердце; ладони покрылись холодным потом. Смерть преподобного почему-то вовсе не радовала Нортропа. Даже напротив, как будто ставила его в затруднительное положение.
— Найден мертвым в своей спальне в Морском храме. Сообщение об этом пришло как раз в ту минуту, когда на стоянке завязалась перестрелка. Сценарий тот же: пуля в голову, живот вспорот, будто бы он сам себе сделал харакири, по пояс обнажен, а на спине вырезано что-то вроде цифры «восемь». Один из их священных символов, я полагаю. Рубашка сыщется, как и в других случаях, позже, с тем же знаком, начертанным кровью, плюс какое-нибудь имя собственное. На прошлой неделе точно таким же манером был убит на собственной вилле продавец оружия, высокопоставленный член секты. Его одежда была обнаружена в нескольких километрах от места преступления, и на ней точно такой же знак и имя: Белл. То же и с трупом сводника, члена «Нового Пантеона», найденным десять дней назад, — восьмерка и подпись «Роки».
— Этих имен — Джо, Белл, Роки — набралось уже к сегодняшнему дню восемь штук. Явно действует один и тот же псих. Это кого хочешь доконает, шеф…
Шефу ли было этого не знать.
— Это входит в его планы, Попов. Он нас дразнит. Он или они: вполне возможно, что это целая группа психов, как вы выражаетесь, если не целая секта, соперничающая с «Новым Пантеоном». А знак 8… как знать, может, надо рассматривать его в лежачем положении, ∞, тогда это знак бесконечности. Вы следите за ходом моих рассуждений? В таком случае ваш прогноз, что убийца остановится на восьми жертвах, возможно, слишком оптимистичен…
Как ни старалась я ухватиться за слова Нортропа, мне не удавалось поспевать за ходом его рассуждений; моя рука все еще дрожала, как будто до сих пор сжимала «кольт», тогда как на самом деле он лежал в сумке, куда я его сунула сразу после того, как он не пригодился. Нортроп заметил, что я еще не пришла в себя, и попросил принести мне стакан ледяной воды, а после как-то неловко похлопал меня по запястьям, от чего я смутилась пуще прежнего.
— Подпись предназначена как «Новому Пантеону», так и полиции. Этот тип — положим, он действует в одиночку, — воюет с мафией, государством, со всеми! — От отчаяния Рильски вышел из себя.
— Вот и я о том же, шеф, на следующий день после каждого убийства мы получаем по почте записку, написанную черными чернилами, с теми же каракулями, что и на рубашках этих подонков… я хотел сказать, жертв. Как будто его послание обращено и к нам, хотя между чернилами и кровью есть разница. Или я ошибаюсь? Для вас, то есть для нас послание менее… кровавое! Все же разница…
Само собой, эта разница от Рильски не ускользнула! Теперь, зная об этом, я лучше понимала состояние замешательства, в котором пребывал комиссар. Враг преподобных жуликов вовсе не являлся благодетелем, пекущимся о человечестве. Он был обижен на весь мир, начиная с комиссара полиции. Он смеялся над обществом, бросал вызов власти. Все так. Классический пример убийства отца как воплощения некоего образца для подражания. Пусть так. Но кто и чего добивается?
— Этот тип — или типы — хорошо знаком с подонками из «Нового Пантеона», шеф. Я вам уже говорил, он может быть одним из них. Вы только полюбуйтесь на сегодняшний спектакль. Убивают этого негодяя Сана как раз тогда, когда Дирком принимает у себя барышню, специально присланную из Парижа. Вот это реклама! В совпадения я не верю. Это точно один из них.
— Я тоже так думаю, Попов, хотя доказательств никаких. А то, что произошло сегодня, как раз вполне может быть совпадением — кто-то прознал, что Дирком, как вы его называете, совершил промах. Ежели только тут не орудует банда. С другой стороны, убийства главарей, а точнее, иерархов секты подписаны одиноким маньяком либо неким мстителем. Я уже неделю жду от вас справку обо всех, кто разочаровался в «Новом Пантеоне», отошел от него, об отступниках, перебежчиках! Где она? Среди адептов должны быть и изменники, и разуверившиеся. А мальчики этого старца Сана, вы их выследили? Между кокаином и педерастами путь к Абсолюту порой так сужается! И вот вам доказательство! Вы понимаете, что я имею в виду?
— Список готов, шеф, но он ничего не дает: сплошь неудачники, бедолаги, отребье, ни одного достаточно hard,[26]способного стать на путь потрошителя да еще подписываться под содеянным.
— Продолжайте, старина, продолжайте! Вы еще здесь?
Я так и не поняла, отчего Рильски вышел из себя. Может, Попов понял? Не уверена. Лишь гораздо позднее мне удалось восстановить цепь фактов, если это слово применимо к тому состоянию головокружительного раздумья, которое охватило комиссара, в чем он мне тогда же и признался.
Вслед за подчиненными в спальню Морского храма проник и комиссар. Восьмая жертва Номера Восемь, преподобный Сан, лежал в луже крови, от сладковатого запаха которой у Рильски подкатило к горлу. Он так и не смог привыкнуть к виду начинающих разлагаться тел, как и смириться с тем, что именно запах тлена является последней тайной живых. Вроде бы давно уже следовало принять как должное естественный порядок вещей, так нет же. А ведь человеческая плоть не является «слишком прочной», она не способна ни «таять», ни «плавиться», ни «превращаться в росу», в противоположность тому, чего желает идеалист Гамлет! Датский принц был прав в одном: крайне заурядная, неплодная и пошлая, как и все в этом мире, плоть являет в смерти свой смрадный истинный лик, который живые стараются приукрасить, облагородить. Все неприглядное, связанное со смертью, глубоко, до тошноты не принималось натурой высокопоставленного сотрудника криминальной полиции. Но как бы он ни относился к этой истине, он все же старался возможно чаше сталкиваться с нею, словно жившая в тайниках его души некая жизненная наивность упрямо верила, что тление не является неизбежным уделом человечества, чьи деяния столь мерзки.
