Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
Маменька подошла к нему, силой усадила в кресло, присела к нему на колени, отвела с лица упавшую прядь.
— Ну вот, — сказала она своим спокойным грудным голосом, звуки которого означали для него родной приют, — ну вот, ты все мне высказал. Иной раз высказаться весьма полезно. Надо знать все то, что приходится терпеть. Однако ж причиняющее боль будоражить не стоит, дитя мое. Ты уже с меня ростом, скоро станешь мужчиной, и я этому рада. Ты — мое дитя и им останешься, но пойми, я подолгу бываю одна, и забот у меня много, поэтому мне нужен настоящий друг-мужчина, и им будешь ты. Ты будешь играть со мной в четыре руки, и гулять со мной в саду, и присматривать за Пьером, мы чудесно проведем каникулы. Только не надо поднимать шум и усугублять мои сложности, иначе я подумаю, что ты еще мальчишка-подросток и у меня очень нескоро появится умный друг, которого мне так хочется иметь.
— Да, мама, да. Но разве можно постоянно молчать обо всем том, что делает тебя несчастным?
— Так лучше всего, Альбер. Это нелегко, детям не по плечу. Но так лучше всего… Давай теперь что-нибудь сыграем?
— С удовольствием. Бетховена, Вторую симфонию — хочешь?
Едва они начали играть, как дверь тихонько отворилась, в комнату проскользнул Пьер, сел на скамеечку и стал слушать. При этом он задумчиво смотрел на своего брата, на его шею в спортивном вороте шелковой рубашки, на его волосы, двигающиеся в ритме музыки, на его руки. Сейчас, не видя глаз брата, он обратил внимание на большое сходство Альбера с мамой.
— Тебе нравится? — спросил Альбер во время паузы.
Пьер кивнул, но немного погодя тихонько вышел из комнаты. В вопросе Альбера мальчик почуял отзвук тона, которым, как он уже усвоил, большинство взрослых разговаривают с детьми и фальшивую приветливость которого и неловкую снисходительность совершенно не выносил. Ему хотелось увидеть старшего брата, он даже с нетерпением ждал его и на вокзале встретил с огромной радостью. Но мириться с этаким тоном не собирался.
Между тем в мастерской Верагут и Буркхардт ждали Альбера, Буркхардт — с нескрываемым любопытством, художник — в нервозном смущении. Как только он узнал о приезде Альбера, мимолетная живость и разговорчивость тотчас его оставили.
— Ты не ожидал его приезда? — спросил Отто.
— Да нет, в общем. Я знал, что он приедет на днях.
Верагут выудил из коробки со всяким хламом давние фотографии. Отыскал детский портрет и поставил его подле фотографии Пьера, для сравнения.
— Таким был Альбер в том же возрасте, что Пьер сейчас. Помнишь его?
— Конечно, хорошо помню. Фото очень похожее. В нем так много от твоей жены.
— Больше, чем в Пьере?
— Да, намного больше. Пьер не похож ни на тебя, ни на свою мать. Кстати, вот и он. Или это Альбер? Нет, не может быть.
За дверью послышались легкие мелкие шаги по плитке и по скребку, затем дверная ручка, чуть помедлив, повернулась, и вошел Пьер, вопросительно-приветливым взглядом выясняя, нет ли здесь возражений против его общества.
— Где же Альбер? — спросил отец.
— У маменьки. Они на рояле играют.
— Вот как, на рояле.
— Ты сердишься, папá?
— Нет, Пьер, замечательно, что ты пришел. Расскажи нам что-нибудь!
Мальчик заметил фотографии, взял их в руки.
— О, это я! А это кто? Альбер?
— Да, Альбер. Так он выглядел, когда ему было столько же лет, сколько тебе сейчас.
— Меня тогда еще не было на свете. А теперь он совсем большой, и Роберт говорит ему господин Альбер.
— Ты тоже хочешь стать большим?
— Да, хочу, конечно. Большим можно иметь лошадей и ездить верхом, я бы тоже не прочь. И никто тогда не посмеет называть меня малышом и щипать за щеки. Но вообще-то мне не очень хочется становиться большим. Старики часто такие неприятные. Альбер тоже стал совсем другим. И потом, старые люди все больше стареют и в конце концов умирают. Лучше бы мне остаться как сейчас, а иногда я думаю, как было бы здорово уметь летать, высоко-высоко, вместе с птицами, подниматься ввысь, над деревьями, в облака. Вот когда я бы над всеми посмеялся.
— И надо мной тоже, Пьер?
— Немножко, папа. Старые люди все иной раз ужасно чудны́е. Мама не в счет. Мама временами лежит в саду в длинном таком кресле и ничего не делает, только глядит в траву, а руки у нее свисают вниз, и она совсем спокойная и немножко грустная. Хорошо, когда не нужно все время что-то делать.
— Ты что же, никем быть не хочешь? Ни строителем, ни садовником, ни художником?
— Нет, не хочу. Садовник у нас уже есть, и дом тоже есть. Хорошо бы заняться совсем другими вещами. Например, понять, что говорят друг дружке малиновки. И увидеть, как это деревья пьют воду корнями и могут вырасти такими большими. Мне кажется, по-настоящему никто этого не знает. Учитель много знает, но только всё какие-то скучные вещи.
Мальчик сел на колени к Отто Буркхардту и теребил пряжку на его ремне.
— Многое просто нельзя знать, — мягко сказал Буркхардт. — Многое можно только видеть и довольствоваться его красотою. Если когда-нибудь отправишься ко мне в Индию, ты будешь много дней плыть на большом корабле, а перед кораблем будут то и дело выскакивать из воды маленькие рыбки, у них есть прозрачные крылышки, и они умеют летать. А порой прилетают и птицы, из дальней дали, с чужих островов, они очень устают, садятся на корабль и удивляются, что по морю плывет столько чужих людей. Им, поди, тоже хочется понимать нас и спросить, откуда мы и как нас зовут, да не получается, и тогда мы просто смотрим друг другу в глаза и киваем головой, а птица, отдохнув, встряхивается и снова улетает прочь, за море.
— Неужели вовсе неизвестно, как зовут этих птиц?
— О, конечно, известно. Но эти имена им дали люди, а уж как они сами себя зовут, нам знать не дано.
— Дядюшка Буркхардт так хорошо умеет рассказывать, папа. Мне бы тоже хотелось иметь друга. Альбер уже слишком большой. Люди в большинстве толком не понимают, что им говорят и чего от них хотят, а вот дядюшка Буркхардт сразу меня понимает.
Прибежала горничная, увела малыша. Вскоре настало время ужинать, и мужчины пошли в большой дом. Верагут был молчалив и расстроен. В столовой ему навстречу шагнул сын, подал руку:
— Добрый день, папа.
— Добрый день, Альбер. Хорошо доехал?
— Да, спасибо. Добрый вечер, господин Буркхардт.
Молодой человек держался очень холодно и корректно. Сопроводил маменьку к столу. За ужином разговор шел почти исключительно между Буркхардтом и хозяйкой дома. Речь зашла о музыке.
— Позвольте спросить, — обратился Буркхардт к Альберу, — какая музыка вам особенно по душе? Сам я, правда, уже давно отстал и с современной музыкой знаком разве что по названию.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
