Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 128
Госпожа Дандау на подступах к месту обитания юного вир Тонхлейна белее не наблюдалась, посему он, вытерев о любезно предоставленную клининговым персоналом тряпку ноги, спокойно и уверенно прошествовал в свою комнату.
Собирать вещи в дальнюю поездку – та еще головная боль. Люди, способные с первого раза упаковать чемодан, ничего не забыв и не прихватив ничего лишнего, достойны всяческого уважения и, может быть, даже преклонения. Хотя еще несколько веков назад их, как правило, сжигали на кострах. Вероятнее всего, из зависти.
Как бы то ни было, но упаковывать Йозефику пришлось не много. В свой увесистый чемодан великолепной крокодиловой кожи, с ручкой из слоновой кости, сияющими латунными замочками и табличкой с инициалами «Й. в Т.» – очень, даже очень шикарный чемодан, он бросил только конверт с деньгами, отложенными на оплату обучения в треклятом университете, документы, ненавязчиво удостоверяющие предположительно его личность, брезентовый несессер и первую попавшуюся книжонку с более-менее приличной обложкой, чтобы не только не скучать в дороге, но и особо не позориться, так как любимая литература Йозефика от частого использования довольно быстро превращалась в бумажные руины. После кратких раздумий в чемодан полетела горсть нафталиновых шариков, которые Йозефик выгреб из шкафа вперемешку с отожравшейся до такого состояния, что уже не может летать, молью.
Щелкнули замки чемодана. Йозефик вир Тонхлейн был готов отправиться в путь. Он критически оглядел покидаемый бардак и поморщился. Быстрого отъезда не получалось. Пришлось выкинуть объедки бутерброда в окно и задернуть шторы, чтобы, не приведи боги, кто-то с улицы не заглянул в это гнездо… гнездо свинства, если можно так выразиться.
«Теперь точно все! В путь!» – подумал он.
Йозефик вир Тонхлейн покинул помещение. С дверным замком пришлось повоевать, но тот вскоре сдался и сломался.
Четко печатая шаг, молодой человек спускался по лестнице, при этом нафталиновые шарики в чемодане жизнерадостно грохотали, а вот моль была явно недовольна и, скорее всего, безостановочно проклинала весь род вир Тонхлейнов на своем мольем языке. Публика внизу встретила Йозефика дружными, но нестройными аплодисментами. Нестройность легко объяснялась опустевшей бутылкой адской смеси.
– Молодец, парень, лихо ты, – лучезарно улыбаясь, провозгласил Бигги. – Так и надо: шмяк и готово! След простыл.
– Добрый путь!
Бармен попытался выпить что-то из пустой рюмки. После вполне ожидаемого провала сего мероприятия он воззрился на рюмку как на кровного врага. Любой совестливый предмет посуды от такого взгляда бы разбился, но эта коварная бесстыдная рюмаха имела наглость дождаться, пока ее не швырнут об пол, и лишь тогда издала звонкое «бздынь», но и в этом звуке не было ни капли раскаяния.
– Ну, наверное, надо прощаться, – сделал пробный заход Йозефик. – Бывайте, господин Дандау.
– И ты давай, парень, будь молодцом, – пустил пьяную слезу бармен. – Передавай привет старому придур… дядюшке своему. Попрощайся с ним за меня. Иди. Иди, нечего тут растягивать.
– Давай, дуй по ветру, салага! – напутствовал Шелк с таким видом, будто только что спустил на воду линкор водоизмещением «до черта и больше» растровых этих самых.
– Поехали, – кивнул Мону, зачехляя свой безволосый плафон в шоферский картуз, затем, поморщившись, соскочил со стула и вышел на улицу. Йозефик последовал за ним.
Улица встретила их радостным жарким солнцем, жужжанием беснующихся насекомых и стаей собак, лениво валяющихся в тени кверху лохматыми животами. Естественно, как всегда в жару после ночного дождя, было очень душно и парко. Йозефик в мгновение ока взмок, это заставило его признать, что одет он явно не по сезону. Всего первый день лета, а весь его гардероб уже неуместен.
Из лужи на Йозефика обиженно смотрело его отражение, явно требуя одеть себя во что-то полегче и поэлегантнее тяжелого уныло-коричневого твидового костюма. Молодой человек, дабы прикинуть возможность приобретения обновки, встряхнул свой бумажник, роль которого исполнял чемодан. Естественно, ему отозвались только нафталиновые шарики и моли-матерщинницы. Это заставило его вернуться из мира фантазий к жестокой реальности и попытаться обойтись имеющимися средствами.
Йозефик отвернулся от лужи с оскорбленным отражением, и его взгляд напоролся на транспортное средство, которое предположительно домчит его бренное тело до вокзала быстрее ветра. Под чутким руководством Мону, само собой. Этой чудесной самодвижущейся повозкой был самый обычный автомобильчик с шашечками на крыше. Его пузатые борта и капот, заканчивающийся округлой радиаторной решеткой между лопоухих, местами покрытых легкой ржавчиной крыльев, вызывали ассоциации с ленивой добродушной хрюшкой. Производимое впечатление подчеркивалось тем, что автомобиль стоял, а может, и лежал на днище в луже отменной сочной грязи, утопая в ней до середины своих рахитичных колес.
Мону уже сидел за рулем и вопросительно смотрел на Йозефика, совершая клюющие движения явно приглашающего характера. Увидев, что клиент попался туповатый, шофер изнутри открыл пассажирскую дверцу и клюнул в направлении сиденья.
Йозефик, конечно, понимал, чего от него хотят, в конце концов он целых пять лет отучился в Университете Лупри, но вот исполнить требуемые от него действия никак не мог. Виной тому были ужасающие недра грязи неизвестной глубины, отделяющие его от заветного авто почти на десять шагов. Положение казалось безвыходным, так как, с одной стороны, Йозефик боялся утонуть, а с другой – Мону не собирался попусту жечь горючее, разъезжая без пассажира, пусть и всего десять шагов. Похвальная преданность профессии.
Дверь «Шороха и пороха» с сухим «кряк» слетела с петель и громыхнулась о землю, отчего поднялось облако пыли, изрядно приправленное щепками и донельзя возмущенными жуками-древожорами. Подобно двери, на улицу, как мокрый снег, выпал Смитти Шелк. Звуковое сопровождение сего явления вызвало бы в высшем свете массовые обмороки, а может, даже впадение в кому. И не только в женском исполнении. Газолиновая нога продолжала неистово дрыгаться, рыть землю и изрыгать пяткой пламя, всем своим видом давая понять, что нет большей радости для такого прожорливого протеза, как она, чем свобода.
В клубящейся пыли проступили очертания величественной фигуры Бигги. Она, фигура, вальяжно раскачивалась, цедила чавкающие проклятья, ежесекундно затягиваясь до того раскуренной трубкой, что из нее уже вырывались кривые язычки пламени.
Йозефик уже устал удивленно или испуганно выпучивать глаза, краснеть, потеть или еще как-то проявлять заинтересованность, поэтому он устало вздохнул и продолжил вести наблюдение за грязью, отделявшей его от хрюшкомобиля Мону, а следовательно, и от светлого будущего, наполненного мертвыми дядюшками и необъятными наследствами.
Смитти и Бигги, окутанные клубами дыма, пыли, облизываемые язычками пламени из пятки и трубки, да еще и нежно покусываемые всякой насекомой сволочью, несомненно, заслуживали внимания, как одна из самых инфернальных шоу-программ, когда либо ангажированных в Лупри и окрестностях. Естественно, они были оскорблены проявленным к ним безразличием. Оскорблены так, как может оскорбиться только залившийся до бровей человек, собственно, уже не имеющий права называться человеком. Не говорите, что никогда не видели сдвинутых бровей, поджатых губ и сморщенных носов, расплывающихся в парах алкоголя, – никто вам все равно не поверит.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 128
