Меня замутило, даже рвотный рефлекс по горлу прокатился, и я торопливо рукой рот зажала. Оглядывалась в ужасе, а Хан чуть прошёл вдоль металлических дверец с чёрными ручками и потянул на себя одну из них. Помещение наполнил скрежет — выкатился столик с трупом, который плотно скрывала белая простынь. По очертаниям там был…
Хан её сдернул и я всхлипнула от отвращения. Шарахнулась было, но он в два шага ко мне приблизился и, за запястье так злобно дёрнул, направляя к обгорелому трупу кого-то очень мелкого и тощего.
— Смотри, — рыкнул на меня, схватив за волосы, потому что отворачивалась, не желая этого видеть. Чуть потряхивал, требуя моего полного внимания:
— Смотри!!! Это Моя Сестра!..
Я проскулила что-то нечленораздельно соболезнующее, кусая губы и сильно зажмуриваясь.
— А это! — с большей порывистостью, ещё один труп из соседней ячейки выкатил:
— Моя дочь, — со словами дёрнул покрывало… и меня вырвало. Слёзы глаза выжигали, меня безудержно рвало, а голос надо мной жужжал:
— Они бы носили любые грёбанные шмотки, какие бы я им дал, но ВАША семья их убила! — каждое слово вонзалось в сознание. Пронизывало его, ставя жирный крест на какой-либо возможности примириться нашим кланам.
Это было не просто страшно… Как, оказалось, случилось непоправимое. То, что обращало прахом надежды, что Хан простит нашу семью и будет к нам с сестрой снисходителен.
Только теперь я поняла весь смысл обрывочных фраз: «Больше нет… была… кровь за кровь…». Я глупая! Да! ДА! ДА!!! Сразу не поняла масштаб катастрофы. Вот почему отец так хотел спасти хоть кого-то из нас!
— Мне жаль, — утёрла рот ладошкой и подняла зарёванные глаза на Хана. — Правда, жаль… — не лгала. Не скажу, что он для меня обрёл человеческий лик, но его поступки… они стали понятней. Даже отклик в душе нашли.
— Своё прости, — сквозь зубы процедил, — закапай с ними в могилу. И впредь, — опять к себе дёрнул за шкварник — аж ткань жалобно треснула. — Если я говорю: «Сидеть!» — сидишь. Скажу: «Бежать» — помчишься. И даже сосать и лизать будешь, если мне это взбредёт в голову и кому скажу… Потому что ты и твоя сестра даже не шлюхи. Вы для меня вещи… И ты… даже имени не имеешь, ибо не заслужила. И молись, малолетняя шалава, чтобы Юсуп нашёл тех, кто, по его мнению, замешан в убийстве моей семьи!
Больше ни слова не проронил. Меня ослабевшую, зарёванную и до сих пор не отошедшую от увиденного, обратно за локоть вывел. Наплевав, запинаюсь я или нет, успеваю ли, и то, что мне хреново, протащил к выходу. Его верные псы были по-прежнему рядом. Держались в стороне и на меня почти не смотрели — понимали, что случилось.
А потом меня, в этом же виде в магазин привезли.
— Выходи! — я ещё под впечатлением сидела и не сразу сообразила, где мы стопорнули. Глазами непонимающе повела. Названия вроде знакомые, но рассудок как-то пока плавал во мраке, в который меня безжалостно топили последние несколько часов.
Мне помогли выйти — неделикатно за руку потянув.
— Хоть шаг к побегу — я с тебя живьём шкуру спускать собственноручно буду, — пригрозил Хан, даже на меня не глянув. Он вперёд смотрел, но явно в никуда — в свои тягучие, полные мести и боли мысли.
Я его услышала. Предельно ясно.
Мужики за мной в магазин зашли.
А я рассеянно взглядом по помещению скользнула. Продавщицы, меня увидев, побледнели, в лице изменились. Вроде знакомые… я дорогие магазины хорошо знала, как и персонал, потому что с подругами часто гуляла и все новые коллекции на себя примеряла. Не шмотница, но развлечения ради…
А сегодня ничего не видела и плохо различала слова продавщиц-консультанток. Шла по рядам и просто снимала какие-то вешалки, не особо задумываясь, что брала. Ни цвет, ни фасон, ни модель, ни размер — мне плевать было.
— Может, подсказать всё же? — когда очередную вешалку сняла и на согнутую в локте руку повесила, хотя там уже места не было.
— А? — я заторможенно вырывалась из паутины пережитого ужаса. — Вот это пробейте, — не в себе пробормотала, дойдя до кассы и свалив кучу перед кассиром. Девушка в сомнении на груду покосилась, на меня, на мужиков, стоящих у выхода в магазин.
— Вы уверены, что вам всё это нужно? — робко уточнила кассирша с виноватым лицом.
— Всё? — вторила я и уставилась на гору тряпок.
— Вещей пять важных пусть возьмёт, остальное лишка! — раздался голос одного из мужиков. Он телефон от уха убрал и, выключив, спрятал в карман лёгкой куртки. — Слышь, малая? — меня презрительным взглядом окатил. — Бегом отоваривайся. Хан сказал: «Пять вещей!», — грубовато повторил для меня тупенькой.
— Тогда, — кивнула я. — Трусы, лифчик, носки… — запнулась и на этом повернулась к охраннику, — это за два предмета считать или один?
— Не умничай, коза, лучше поторопиться, иначе, в чём есть, в том и будешь ходить!
— Футболку, джинсы, — продолжила список для ушей продавщицы. — Кеды, куртку… — запнулась на далёкой мысли, что мне ещё жить и мстить, а стало быть, выкручиваться нужно. — Платье… — чуть в мозгах просветлело. — Мне нужно жениха покорить в самое паховое сердце! — отчеканила голосом, в который возвращалась жизнь.
Одеваться отказалась. Я облёванная, зарёванная чухондра с грязными ногами… Лучше свиньёй похожу, может совесть взыграет у Хана.
Охрана ни слова на это не сказала. Безлико за нами наблюдала, пакеты загребла, расплатилась и к машине меня сопроводила.
— Что-то ещё? — уже дома уточнил Хан, когда вошли в зал на первом этаже, а пакеты с покупками рядом со мной сгрузили.
Меня аж зло взяло.
Он потерял свою семью… а теперь топтал чужую, при том, что понимал, что нас, скорее всего, подставили. Разве это справедливо? Его горе — оно не передать словами, какое страшное! Боль — да, она, конечно, отупляла, ослепляла, оглушала, но как добиться протрезвления у живого мертвеца, потерявшего вкус к жизни и уже нежелающего слышать других???
Как???
Я жить хочу!
И я хочу доораться до этого монстра.
Я НЕ ВИНОВНА! И МНЕ ОЧЕНЬ… ОЧЕНЬ ЖАЛЬ!!!
