– Ты должен был показать мне такую Эмму раньше. В ней появился стержень. До сих пор я видел в тебе только твоих родителей. Мать, которая не могла смириться с ошибками. Отца, который всю жизнь оплакивал притворную любовь. Уязвимый. Слабый. Все это недостатки, – с волчьей улыбкой он поворачивается к Фаррану, – твое знание человеческой природы не имеет равных, Фион. Из нее вышла бы идеальная невестка. Ну, еще не поздно для этого.
Что бы я ответила на подобное утверждение месяц назад?
– Спросите Лин, возможно, она захочет найти Эйдана!
По крайней мере, ей ничего не мешает калякать латинские афоризмы на чужом зеркале в ванной.
– Она уже предложила мне это.
Я сглатываю.
Прекрати, Эмц. Ты же не ревнивая. Больше нет.
Каллахан наклоняется вперед, его дыхание касается моих щек. «Кого ты здесь пытаешься обмануть, Эмма Макэнгус? Ты всегда будешь любить моего сына. Прикипела к нему, как мотылек, летящий на свет».
Я прижимаюсь к спинке стула, резкое изменение в его поведении поставило меня в неловкое положение, я не могу произнести ни слова.
– Оставь ее в покое! – вмешивается Фарран. – Не забывай, что ты хотел положить конец их отношениям.
– Мы найдем Эйдана без ее помощи.
– А если нет? – говорит Фион, и Каллахан поворачивается к нему и скалится, как собака. – Мы могли бы изменить это. Она полюбила бы его снова, верно? Ты не считал их идеальной парой с самого начала. Он не убежит от нее.
Он потерял рассудок. Как можно заставить меня полюбить Эйдана, как раньше?
– Нет, Джеймс, – силуэт Фаррана начинает мутнеть перед моими глазами, – она бы испортила… Ты…
Его слова проносятся мимо, и во мне неожиданно возникает странное чувство. Так быстро, что я даже не замечаю, как Фарран вскакивает и бежит ко мне. Только когда он уже стоит рядом и тянется к моей руке, я замечаю его и цепенею от испуга.
Беги!
Что-то давит на меня, сжимает крепче и крепче. Слезы падают из глаз, и я знаю, что нужно выбраться отсюда, добраться до безопасного места. Как бы то ни было. Скорее.
– Эмма, успокойся! Я тебя не отпущу. Никогда.
Слова Фаррана раздаются пронзительно и тревожно в моей голове. До ужаса громко, из-за чего волосы на затылке и руках встают дыбом. Яркие огоньки пляшут перед глазами. Но потом в голове я слышу голос мамы, и мое дыхание медленно успокаивается. Кислород наполняет легкие.
Никогда не забывай, что я тебя люблю. Поэтому береги себя.
Якоб
Весна
Слишком много людей.
И выход расположен в шестистах метрах от нужной могилы. Он хотел сказать Монтгомери об этом. Что, испугался насмешек, Макэнгус? – было написано заглавными буквами на лице Патрика Намары, и Якоб промолчал.
Да. Он боится за свою жизнь. Кто позаботится об Эмме, если вороны поймают его? Монтгомери, что ли?
Он сглатывает горький привкус во рту, когда они едут вдоль стены кладбища. Здесь назначена встреча с Миллером, сыном человека, который угрожал сломать шею Рине восемнадцать лет назад. Обеспокоенность Филлис тем, что частный дом Миллера находится под наблюдением, не беспочвенна. В любом случае его компания кишит шпионами, поэтому вся информация поступает из первых рук.
Намара останавливает фургон с тонированными окнами примерно в десяти метрах от ворот и позволяет Якобу вылезти.
– Удачи! – бормочет Филлис, она улыбается, но глаза остаются серьезными. Миллер занимает пятое место в списке Якоба, списке влиятельных людей, ненавидящих Фаррана. Соколы навещают первых четырех, придерживаясь четкого плана. Так они смогут избежать болтовни и заведомых предупреждений, подвергающих опасности соколов.
Или, может, они тоже не доверяют этому списку.
Но даже самое тщательное планирование не помешает страху парализовать каждую мысль о сопротивлении. Кто поймет это лучше ворона, который в прошлом только и делал, что трясся от страха?
Встреча с Миллером сегодня вечером выглядит как попытка самоубийства после предыдущих неудач. Если хотя бы один из четырех связался с Фарраном после визита, чтобы выслужиться перед ним, каждый шаг Миллера будет контролироваться воронами. Ну, кроме Филлис и Денниса, большинство соколов предпочли бы, чтобы Якоб находился по другую сторону стены.
И не в качестве гостя.
* * *
Якоб перелезает через ворота и снова желает, чтобы могила Миллера тоже находилась на одном из небольших кладбищ Дублина. Мертвые Гласневина[2] могут наполнить город миллионами призраков, поэтому размер этого района велик, как репутация ирландских борцов за свободу, похороненных здесь. На площади перед памятником Даниелу О’Коннеллу[3], освещенной зеленым светом, в День всех святых толпится больше туристов, чем любителей кладбищ. Якоб натягивает капюшон на лицо, прежде чем луч света падает на него.
Он никогда не понимал, что особенного в том, что некоторые общественные здания в День святого Патрика закрашены зеленым.
Весна быстро наступила в этом году. Ночь мягкая, и свежие цветы на могилках источают аромат, который прилипает к одежде, словно мед. По крайней мере, птицы бодрствуют в это время суток. Каждое утро счастливое чириканье кажется Якобу насмешкой над клятвой вырвать дочь из лап врага к концу зимы. Но после новогодних сражений Фарран ужесточил меры безопасности, так что проще похитить наследного принца Англии из Букингемского дворца, чем Эмму из Sensus Corvi. В домах и на подъездных дорожках шпионы круглосуточно наблюдают за всеми приближающимися машинами. Портреты высокопоставленных соколов и фотографии пропавших без вести висят в каждом полицейском участке. Благодаря хорошим отношениям Фаррана с министром внутренних дел надежда отправить соколов, переодетых рабочими, в школу, растаяла, когда директор предоставил каждому работнику удостоверение личности и ввел контроль по пропускам в пункте за два километра от Sensus Corvi. Проклятье! Все эти годы он любил его как старшего брата. Но теперь может желать ему только смерти.
* * *
Якоб отбрасывает мысли о Фарране в сторону и поднимает плечи, когда приближается к надгробию. Миллер стоит спиной к нему перед двухметровым кельтским крестом. Семья, которая ценит традиции. Его дед со стороны матери был расстрелян во время пасхального восстания 1916 года. Говорят, отец Миллера поддерживал ИРА[4] как минимум финансово.
