Неделя дежурства в саду — по сути, просто работа воспитателем — прошла, как я и ожидал: у меня большой опыт с такими учреждениями, и я исполнял свои обязанности на том уровне, которого персонал, как я понял, не ожидал от родителей, к тому же мне не в новинку менять детям памперсы, одевать-раздевать их и даже играть с ними, если требуется. Дети, естественно, реагировали на мое присутствие по-разному. Один белокурый неуклюжий мальчик, с которым в саду никто не дружил, все время забирался ко мне на колени — то чтобы я ему почитал книжку, то просто посидеть. С другим я играл полчаса после закрытия; все разошлись, а его мама опаздывала, но он позабыл обо всем на свете за нашей игрой в пиратский корабль, потому что я все время придумывал новые напасти: акулы, морские сражения, пожары. Третий, самый старший в группе, с ходу нащупал мое слабое место, во время обеда вытащив ключи у меня из кармана куртки, когда мы все сидели за столом. По одному тому, что я не остановил его, хотя разозлился, он сразу учуял расклад. Для затравки он спросил: «Это ключ от машины?» Когда я помотал головой, он спросил почему. У меня нет машины, ответил я. Почему? У меня нет прав. Ты разве не взрослый? Все взрослые умеют водить машину. И он потряс ключами у меня под носом. Я ничего ему не сказал в надежде, что ему надоест и он уймется, но он только сильнее разошелся. А твои ключи у меня, видел? И я их не отдам! Он тряс и тряс ключами у меня под носом. На нас стали коситься дети и трое остальных взрослых тоже. Я сделал ошибку, попытавшись неожиданно забрать ключи. Но он отдернул руку и захохотал, громко и глумливо. Ха-ха-ха, не сумел! — приговаривал он. Я снова перестал обращать на него внимание. Но он взялся лупить связкой ключей по столу. Не надо так делать, сказал я. Он нагло ухмыльнулся и давай лупить дальше. Одна из воспитательниц попросила его перестать. Он перестал. Но продолжал крутить ключи на пальце. Ты их никогда не получишь, сказал он. Тут вмешалась Ванья.
— Сейчас же отдай папе ключи! — сказала она.
Как назвать такую ситуацию?
Держа покер-фейс, я наклонился над тарелкой и продолжал есть, но дьяволенок гремел ключами. Звяк, звяк. Я решил, что оставлю ему ключи до конца обеда. Выпил воды, лицо горело — из-за такой-то ерунды! Не это ли заметил и Улав, директор сада? Во всяком случае, он вдруг твердо велел Юкке отдать мне ключи. Юкке отдал без звука.
Всю свою взрослую жизнь я держу с людьми дистанцию, это мой способ выживания, он связан и с тем, что в мыслях и чувствах я подхожу к другим настолько близко, что им достаточно секунду холодно посмотреть на меня, чтобы в моей душе разыгралась буря. Так же близость, естественно, распространяется и на мои отношения с детьми, именно поэтому я и могу присесть на корточки и вступить в их игру, но поскольку, в отличие от взрослых, они еще не отлакированы вежливостью и приличиями, то легко заходят за последние оборонные редуты моего «я» и вытворяют там что в голову взбредет. Единственное, что я мог бы противопоставить мальчику в той сцене, когда она уже набрала ход, была физическая сила, но к ней я не хотел прибегать, а полный игнор, лучшая, наверно, тактика, трудно мне дается, потому что дети, во всяком случае самые развитые из них, быстро понимают, как тяжела мне близость с ними.
Но до чего недостойная ситуация!
Внезапно все стало с ног на голову. Вот я, которому плевать на детский сад своей дочери Ваньи, а лишь бы отдать им девочку на несколько часов под присмотр и свободно поработать, не заморачиваясь, хорошо ли ей там и как она проводит время; я, который тяготится близостью людей, которому любая дистанция недостаточна, а времени побыть одному всегда мало, вдруг должен провести здесь неделю в качестве сотрудника, глубоко во все вникая, мало того, в саду принято, когда приводишь или забираешь ребенка, поиграть несколько минут в игровой, поболтать с другими родителями в столовой, — и так каждый божий рабочий день… Обычно я старался минимизировать процесс, забирал Ванью и успевал одеть ее, пока никто не сообразил, что происходит, но иногда я попадал в ловушку в коридоре, завязывалась беседа, и вот я уже сижу на низком диванчике и поддакиваю рассуждениям о чем-то, глубоко мне безразличном, а самые нахальные малыши тянут меня во все стороны, чтобы я их подкинул вверх, покрутил, поиграл, или, как Юкке, сын милейшего книголюба и банкира Густава, просто тычут в меня острыми предметами.
Убить почти всю субботу, сидя в тесноте за столом, питаясь зеленым кормом, напряженно, но вежливо улыбаясь, — это тоже входит в обязательную программу.
Эрик принялся доставать из шкафа тарелки, а Фрида пересчитывала ножи и вилки. Я отхлебнул вина и вдруг почувствовал, что очень хочу есть. В дверях появилась Стелла, красная и вспотевшая.
— Мама, сейчас будет торт? — спросила она.
Фрида обернулась:
— Скоро, счастье мое. Сначала нормальная еда.
Ее внимание переключилось с дочки на сидевших за столом.
— Вот, пожалуйста, подходите и угощайтесь, — сказала она. — Здесь тарелки, вилки. И детей кормите.
— О! — сказал Линус. — Поесть сейчас самое оно. А чем у вас кормят?
Я сидел, пережидая очередь, но, увидев, с каким уловом вернулся Линус: салат, фасоль, неизменный кускус и горячее лобио из нута, — встал и пошел в гостиную.
— Там еду дают, — сообщил я Линде; она с Хейди на руках и Ваньей, цеплявшейся за ее ногу, разговаривала с Мией. — Давай поменяемся?
— С радостью. Я чего-то оголодала.
— Папа, а домой можно идти? — спросила Ванья.
— Сейчас мы поедим, а потом торт будет, — ответил я. — Тебе еды принести?
— Не хочу.
Я подхватил на руки Хейди.
— Тебя мы, во всяком случае, покормим. А Ванье я что-нибудь принесу.
— Хейди съела банан, — сказала Линда. — Но она наверняка чего-нибудь еще поест.
— Тереса, — позвала Мия. — Пойдем, тебе тоже еды принесем.
С Хейди на руках я пошел за ними следом и встал в очередь. Хейди положила голову мне на плечо, так она делает только от изнеможения. Рубашка липла к груди. Каждое лицо перед глазами, каждый голос в ушах, каждый встречный взгляд ощущались как бремя. Когда меня о чем-то спрашивали или я сам задавал вопрос, слова как будто пробивали себе путь динамитом. С Хейди на руках дело шло веселее, она стала своего рода защитой, — и потому, что мне было кем себя занять, и потому, что переключала внимание людей вокруг на себя. Они улыбались ей, гладили по щечке, спрашивали, не устала ли она. Наши с Хейди отношения во многом строились на том, что я ее носил. Это была основа. Она хотела, чтобы ее все время носили, не желала ходить сама, тянула ко мне руки, как только я попадался ей на глаза, и довольно улыбалась, угнездившись на руках. А мне приятно было ее таскать, приятно прижимать к себе маленькое круглолицее создание с большими глазами и приоткрытым ртом.
Я положил на тарелку несколько стручков фасоли, пару ложек горячего нута и немножко кускуса и понес все это в гостиную, где дети расселись вокруг столика и ели, а из-за спины им помогали родители.
