Джилли
Ньюфорд, апрель 1999-го
Мона Морган ждала Софи в переулке возле дома Джилли. Художница, рисовавшая комиксы, стояла, засунув руки в бездонные карманы зеленых штанов и задрав голову к окну студии Джилли на третьем этаже. Для Джилли это окно служило балконной дверью, а «балконом» была площадка пожарной лестницы.
– Дала бы тебе ключ вчера вечером, – сказала Софи, останавливаясь рядом с Моной, – если бы знала, что ты будешь раньше меня.
– Да я только что пришла, – отозвалась Мона, проводя ладонью по волосам. Волосы у корней короткого светлого ежика были на полдюйма некрашеными и темными. – Должно быть, отсюда они и забрались, – продолжала она, указывая на окно.
Софи кивнула:
– Лу говорил, что запер его только вчера, когда уходил.
– Как это ужасно! – сказала Мона. – Мне страшно заходить туда.
– И мне.
Мона сама предложила помочь расчистить чердачок Джилли, услышав, как обсуждали это вчера в больнице Софи и Венди. Венди тоже пришла бы, но у нее работа была по графику: подготовка рукописей и корректура в редакции газеты «В городе». Еженедельник, посвященный искусству и развлечениям, придерживался четкого расписания и не позволял свободно распоряжаться временем. Не то что в прежние времена, когда, работая официанткой, она могла запросто поменяться с кем-нибудь сменами и отработать потом. Теперь из них одна только Джилли еще работала полдня в кафе «У Кэтрин».
Софи вздохнула. Работала, да уже четыре дня не работает.
– Ты сегодня в больнице была? – спросила Мона, пока они обходили здание.
Мимо пустых витрин бывшего магазина они прошли к узкому парадному с лестницей на третий этаж, задержавшись на минуту у почтового ящика. Софи взяла почту для Джилли. Это была по большей части макулатура: реклама, каталоги, но среди них также два счета и письмо со штемпелем Лос-Анджелеса. От Джорди, увидела Софи, взглянув на обратный адрес. Наверно, отправлено еще до того, как Джилли сбила машина, думала она, взбираясь по лестнице.
– С утра первым делом зашла, – ответила она на вопрос Моны. – Хотела застать врача, пока не закончился обход.
– И что он сказал про… ну, ты знаешь…
– Паралич?
Мона кивнула.
– Почти то же самое, что вчера, – сказала Софи. – Все случаи разные. Она могла бы избавиться от него уже сегодня или через неделю, через месяц…
– Но она поправится?
– Ну конечно поправится, – солгала Софи, обманывая не столько Мону, сколько самое себя.
На самом деле она не знала, поправится ли когда-нибудь Джилли. Травмы, и особенно этот паралич, словно бы смяли и погасили в ней казавшийся негасимым дух. Оно и понятно, если подумать, через что ей пришлось пройти, но как противоестественно было видеть Джилли такой: лежит, уставившись в потолок, отвечает односложно и невнятно, потому что паралич коснулся и одной стороны рта.
– Она умеет бороться? – спросил у Софи врач сегодня утром под конец беседы.
Четыре дня назад Софи без колебаний ответила бы: «да».
– Потому что самые настойчивые, – пояснил доктор, – восстанавливаются быстрее всего. – Он грустно покачал головой. – Если они сдаются, им уже никто не поможет.
– Я не позволю ей сдаться, – сказала ему Софи. Но сказать легко, а вот что делать? Как заставить человека хотеть жить?
– Я не хочу здесь быть, – проговорила, лежа там, Джилли, сломленная и бледная. Полголовы обрито, слова невнятно цедятся уголком рта. Но ей хоть трубки из носа вынули, и дышала она теперь без помощи аппарата.
– Я знаю, что не хочешь, – ответила Софи, присев на край кровати и вытирая ей лоб мокрым полотенцем. – Мы все не хотим, чтобы ты была здесь. Но только пока у тебя нет выбора.
– Есть выбор, – возразила Джилли. – Я могу снова уснуть. Могу уйти в страну снов.
Самая длинная фраза, которую услышала от нее Софи за все утро.
– Это не выход, – сказала Софи. – Ты ведь сама понимаешь, верно?
Но Джилли только закрыла глаза.
– Софи, – окликнула ее Мона, – с тобой все в порядке?
Софи остановилась на середине лестничного марша, из глаз ее текли слезы. Она помотала головой. Мона спустилась к ней на ступеньку, обняла ее, и они долго стояли так.
– Спасибо, – наконец сказала Софи, отстранившись. – Мне полегчало.
– Мне тоже.
Софи взглянула через плечо Моны на дверь студии Джилли.
– Давай покончим с этим, – сказала она.
Все оказалось и хуже и в то же время не так плохо, как они ожидали, наслушавшись Лу. По крайней мере половина полотен уцелела, так что потеря была не такой катастрофической, как у Иззи несколько лет назад, когда все ее творения погибли при пожаре. Но обеим женщинам, глядевшим на погубленные картины, тяжело было понять психически больную личность, ответственную за этот дикий разгром. Полотна уже не восстановишь. С рам свисали лохмотья. Несколько рам было разломано в щепки. Пятьдесят или шестьдесят фантастических работ Джилли безвозвратно пропало. Были среди них и неоконченные: но больше тех, которые Джилли особенно любила и не могла решиться продать.
Химическая вонь скипидара и растворителей, ударившая в ноздри, едва они вошли, исходила от бутылей, валявшихся у подрамника и разбитых, как им показалось, уже напоследок. Воняло так, что слезились глаза, но на мебель жидкость не попала – а именно этого боялась Софи, слушая вчера беглое описание Лу.
Остальные вещи Джилли – ее одежда, книги, все-все – были расшвыряны так, словно по квартирке пронесся шквал. Только кухонный уголок более или менее уцелел. Там валялись несколько разбитых кружек и стаканов – стоявших, должно быть, в сушилке, которую Софи обнаружила лежащей под кухонным столом. Но дверцы шкафов и буфета остались плотно закрытыми, охраняя то, что содержалось внутри.
Наскоро обойдя чердачок и оценивая размер ущерба, они открыли окно, выходившее на Йор-стрит, отворили форточки на другой стороне, чтобы устроить сквозняк, и взялись за дело. Для начала подобрали осколки стекла и фарфора и вытерли лужи растворителей вокруг рабочего места Джилли.
– Хоть на пол никто не наложил, – заговорила Мона, выжимая тряпку в ведро.
Софи обернулась к ней, сгребая груду черепков, которые были когда-то кружками, и подняла бровь.
– Похоже на то, что было в прошлом году у Мики, помнишь? Те, что к ней вломились, мочились на ее одежду и все измазали калом.
Софи поморщилась:
– Господи, я и забыла.
– Такие вещи хочется поскорей забыть, – откликнулась Мона. – И это тоже. – Она обвела взглядом комнату. – Столько красивых картин…
