Книга Красная планета - Глеб Шульпяков

Ножи и вилки, красные бокалы и подсвечники, и весь праздничный стол, похожий на палубу готового отплыть в путешествие лайнера, – отражался в окнах. Словно стараясь затмить накрытый стол, с улицы яростно светил соседский фонарь. Голая трава на дворе, которую он освещал, блестела как копирка. Шел с перерывами мелкий сухой дождик. До Нового года оставалось два часа.

Саша ловил взгляд жены, но когда их глаза встречались, она улыбалась. Саша шел на кухню и сидел там, пока теща не выдворила его к гостям; что-то съел на веранде, выпил, но не почувствовал ни того, ни другого. В гостиной увязался за Даниелой, подругой семьи из Лондона, подтрунивая, что жена хочет познакомить ее с Карлушем. Даниела притворялась, что ей безразлично, и часто смотрела на часы. Он снова ловил взгляд жены. “Скажу про роман – что не буду продолжать его”. Он пытался улыбнуться. “Это будет убедительно, тем более, что это правда”. “Да, верно”. Проговорив про себя все это, он постучал и заглянул в комнату под лестницей. Там устроилась Аня, младшая сестра жены. На Новый год она приехала с детьми и мужем, и Саша садился у нее за спиной, невольно любуясь отражением этой холодной бледной красавицы. Она рассказывала, быстро отвечая самой себе в зеркало, о питерской сырости и ангинах, а Саша притворялся, что слушает. Он был уверен, что все эти женщины, и жена, и Аня, и теща, и даже Даниела – не только слышат запах той, с которой он два часа назад спал, но даже читают его мысли. Хотя от запаха осталось только воспоминание и это его он слышал; одежда и волосы пахли только электричкой. На что бы он ни смотрел, он видел набережную, огни на воде и лицо Лены. Он видел змеиную улыбку Любы-соседки, у которой он взял ключи от квартиры Драматурга. Пока Саша ехал на Грузинскую за заказом, а потом бежал по переходам на перрон – пока тащился в пустой электричке по темным пригородам – перед глазами была ладонь Лены. Когда он любил ее, Лена прижимала пальцы к губам, словно хотела закрыть и рот, и всю себя. Ни в тот момент, ни теперь нельзя было понять, хорошо ей было или нет.

Саша проверил телефон. Он послал Лене уже третье сообщение, и оно тоже осталось без ответа. То, что он получил, пришло в электричке: все в порядке, она дома. Так пишут приученные родителями школьники. И все. А дальше молчание, которое было неизвестно как расценивать. “Ты просто разочаровал ее, – решил он. – Тюфяк. Забыл, как это по-настоящему делают”. Слова гудели в голове, и все вокруг гудело тоже. Он трогал лоб, но это звонили с улицы; надо было открывать ворота. Жена хотела что-то сказать, но вдруг попросила: возьми детей. Через минуту они вывалились под мелкий дождик. Шаркая подошвами сапог, он пошел к воротам. Мокрый замок выскальзывал из пальцев, наконец в щель ударил свет. Выхватывая фарами то колодец, то веранду, машина Карлуша въехала во двор. Свет уперся в кирпичную стену. До Нового года остался час.

Отец Даниелы был итальянец, а мама русская, москвичка. В огромном дворе на Ленинском проспекте Даниела и будущая Сашина жена катались в соседних колясках, а потом и в одной школе учились. Но дальше пути девочек разошлись в пугающе разные стороны. Когда Даниела закончила университет, она переехала к отцу в Рим, но там не было работы, и через пару лет Даниела перебралась в Лондон. Она свободно говорила на трех языках и вскоре устроилась преподавать английский, и осталась жить в этом огромном холодном муравейнике. Даниела жила одна и вскоре уже не мыслила себя без Лондона, как будто специально созданного для одиноких людей с причудливой биографией. Два раза в год она выбиралась – летом к отцу в Италию, а зимой к семье Саши встречать Новый год. Даниела считала себя русской. В Сашиной семье она всегда была негласным членом. Саша называл ее “наша княжна Марья”.

Сашина жена хотела, чтобы на празднике Карлуш и Даниела познакомились. Карлуша она считала человеком положительным, хотя в некоторых вопросах недалеким; например, он не понимал, как можно вести праздный образ жизни, когда всё катится в бездну. Ей не нравилось, что Карлуш даже мысленно осуждает их за это. “Он европеец, но он бесчувственный человек, – говорила она. – Разве он не видит, что мы все здесь в заложниках”. Но Даниела, эта тихая итальянская англичанка? Ей казалось, они подойдут друг другу.

Когда вошел Карлуш, Даниела рассказывала о работе. Все это были амурные и абсурдные истории из жизни новых лондонских русских, которых она обучала английскому, а также их прислуги. Темы для урока брались чаще всего из жизни, и постепенно Даниела, не выходя из квартиры, погрузилась в сюжеты полукриминальных мыльных опер, о которых сейчас рассказывала.

– …эта израильская девочка из общества Каббалы, – продолжала она, – выясняет, что ее русский жених – это сын…

Даниела назвала знаменитую фамилию.

– Что меняло дело, – она быстро посмотрела на Карлуша. – Когда массажистка родила ему третьего, он решил, что ей пора выучить русский. Только накануне свадьбы…

– А вы? – перебил Карлуш.

Даниела не поняла вопроса и переспросила:

– Простите?

– За вами должна охотится желтая пресса, – объяснил он.

Он сказал это с иронией, но Даниела решила, что не слышит ее.

– Если я расскажу, меня убьют тогда, – ответила она и посмотрела одним из тех мягких взглядов, за которые Саша прозвал ее “княжной Марьей”.

Карлуш отступил в угол и сделал вид, что разглядывает старые елочные игрушки. Сейчас и потом, за столом или на улице, на каждую фразу Даниелы он коротко и печально усмехался. Полукровка, возомнившая себя римской патрицианкой, – говорил он всем своим видом. Неудачница.

Эту усмешку Даниела заметила и отвернулась к Ане, которой не терпелось узнать продолжение.

– Ты же знаешь, я не ем это! – со злостью сказала она, когда жена Саши предложила что-то. На лбу у нее проступили пятна. “Несчастный коротышка, португалец! – говорила она про себя. – Свести меня с ним? Как ты глупа. Нет, надо быть выше этого. Я не позволю испортить себе праздник”.

Ей захотелось в свою одинокую пустую квартирку, в город, где никто никому не нужен. Ее раздражало даже семейное счастье подруги, еще более безмятежное, чем жизнь тех, кому она преподавала. Она жалела их маленького сына: кем вырастет этот барчук? Не зная куда девать себя, она напоминала себе обиженную английскую гувернантку из русского романа. Она вышла на кухню помогать Сашиной теще. До Нового года осталось полчаса.

В новогодней суете Саша больше всего любил именно это время. Полчаса до полуночи, в окнах движутся тени, а он в темноте у костра. Каким будет год, он никогда не загадывал, все, что он говорил, что просил у костра, – это “вернуться прежним человеком”. Он повторял эту фразу, хотя не помнил, где услышал ее. Вернуться прежним человеком. Однако пора было звать гостей. Он встал, потом передумал и быстро достал трубку. Он смотрел на огонь, и с каждым гудком костер горел все тусклее, а сердце колотилось. Звонок сбросили, он набрал снова. Снова сбросили. Он почувствовал, как бледнеет. Ему ничего не стоило представить себе, как она со смехом пересказывает их встречу подругам. Он видел эту сцену так отчетливо, что закрыл глаза. Надо покончить с этим, решил он. Удалить контакт? Саша с хрустом нажал на кнопку. Он почувствовал стыд от того, что, по-прежнему не мысливший жизни без жены и ребенка, он думает о другой женщине. Что он, готовый растерзать любого обидчика жены, теперь сам обидчик.