— Ты думай, как себя вести, чтобы в первую же секунду тебя не раскололи, — одернул его Слепой, выруливая на главную дорогу.
Глава 4
Самым мучительным для Макса — еще недавно Лущика, а теперь Виннера — после того, как он перебрался на постоянное местожительство в Штаты, были сны о его советском детстве. В последнее время его начало буквально преследовать одно и то же утреннее видение. Ему снилось, как они с Федором и отцом едут на их стареньком зеленом «жигуленке» забирать из роддома их младшего брата — Рыжего. Его по имени они никогда и не называли… Рыжий, Рыжик… Во сне все было таким реальным, что казалось, он даже чувствует запах бензина. Но самым главным было чувство абсолютной гармонии и счастья, потому что рядом сидел Федор. Он чувствовал его плечо, все его тело, он крепко сжимал его руку. Они с Федором были близнецами, и поэтому, сколько Макс себя помнил, рядом всегда был Федор. Мама, отец ходили на работу, ездили в командировки, а Федор был рядом. Дома, на улице, в детском саду, в школе и даже в университете, куда они поступили учиться на химфак, Федор был рядом. Федя, как утверждала мама, родился на пять минут раньше, чем Макс, и поэтому его можно считать старшим. Но Федор и сам всегда почему-то чувствовал себя и вести старался как старший. Когда Макс с Рыжиком хулиганили, что-нибудь ломали, Федор брал всю вину на себя. Родители, скорее всего, догадывались, кто виноват на самом деле, но почему-то делали вид, что верят Феде. Они с Федей пошли в маму и были похожими как две капли воды. Оба светловолосые, голубоглазые, с резкими, чисто арийскими чертами лица. А вот Рыжик пошел в отца, он и в самом деле был солнечно-рыжим. Однако во сне они еще только ехали забирать младшего братика. Эта поездка в роддом за Рыжим, казалось, была бесконечной, но тут кто-то чужой, реальный вдруг грубо тронул его за плечо. И звонко, резко, на чужом, английском языке прямо над ухом зазвучало противное:
— Макс, вставай!
За годы, что он провел в Америке, Макс так и не привык к голосу своей заокеанской жены, которая в свое время спасла его от тюрьмы, а может, и от смерти, но так и не стала близким, тем более родным человеком. Как не стали родными и ее двухэтажный дом под Нью-Йорком, ее химическая лаборатория, где он имел возможность проводить любые опыты. Больше всего Макс был рад тому, что они с Хилари не имели детей. Это позволяло ему чувствовать себя свободным. Ведь это она, Хилари, приехав в Москву на одну из научных конференций, предложила ему переехать в Америку. Ей нужен был высококлассный химик для создания новых лекарств, а ему тогда нужно было срочно уезжать за границу. Он успел взять фамилию жены и уехал. А Федор остался. И опять, как в детстве, один понес наказание за всех. Макс тяжело вздохнул. По его подсчетам, сидеть Федору оставалось меньше года. Как только Федор выйдет, он заберет надежно спрятанные деньги и, несомненно, поделится с ним, Максом. И тогда Макс сам сможет открыть лабораторию. Хоть здесь, в Америке, хоть там, в России. И тогда он наконец разведется с ненавистной Хилари и не будет каждое утро слышать ее резкий, скрипучий голос…
— Макс, вставай! — повторила Хилари и недовольно проворчала: — Как же вы, русские, любите спать! Ты что, забыл, что к нам сегодня приедет мистер Смит? Мы должны предоставить ему результаты наших экспериментов! Ты же знаешь, если качество нашего нового лекарства его удовлетворит, мы получим много-много денег!
— Опять деньги! — недовольно проворчал Макс, поднимаясь с постели.
Хилари уже была в своем элегантном сером брючном костюме, подкрашена и надушена. За эти годы он так и не понял, чем же пахнет ее тело. Всегда только этот приторный с горчинкой сандаловый запах.
Подтянутая, жилистая — настоящая американка с холодными серо-голубыми глазами и таким неприятным резким голосом. Если бы тогда, в России, она сама не предложила ему переехать в Америку, он бы ее и на ужин в ресторан пригласить не решился бы.
Завтрак, даже в выходные, из разогретых полуфабрикатов, секс — под записанные на видео вульгарные порнографические вздохи… Страшно подумать, что, не дай бог, с такой женщиной придется остаться до скончания века. Лекарства, которые они с Хилари создавали в принадлежавшей когда-то ее отцу лаборатории, были рассчитаны на то, чтобы снимать боль.
Хилари, не отвечая на его ворчание, развернулась и, постукивая каблучками, вышла. Пока он умывался и принимал душ, она ожидала его на кухне. На столе стояли два стакана со свежевыжатым апельсиновым соком и красивые белые тарелки, на которых лежали несколько ярко-зеленых листьев салата и серые горки овсяной каши. Вместо кофе Хилари в последнее время перешла на зеленый чай. Правда, ему милостиво позволяла выпить за день несколько чашек кофе. Ей надо было, чтобы его ум оставался ясным и быстрым, а без кофе и сигареты, она уже это поняла, Макс мог зависнуть, как компьютер.
