Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
В этой заметке отметим некоторые детали: во-первых, интересно, как же это автор осмелился зачислить в «арийцы» поляков и русских, а во-вторых, более тридцати тысяч человек впихнули туда, где ранее ютилось едва ли больше тринадцати тысяч городских бедняков. Гетто было переполнено, и казалось очевидным, что гитлеровцы не предполагали использовать его как место длительного проживания евреев.
Команда Арайса росла и набиралась опыта. Энтузиазм мало обученных студентов и старшеклассников подкреплялся знаниями и навыками кадровых офицеров бывшей латвийской армии. Их там было предостаточно — капитан пехоты Арнольд Лаукерс, кавалерист капитан Карлис Озолс, капитан ВВС Герберт Цукурс, старшие лейтенанты и просто лейтенанты — Дибиетис, Дикманис, Свикерис, Катис, Калныньш, Богдановс, Кинслерс, оружейник (не приведи господи, пулемет или автомат во время расстрела даст осечку!) лейтенант Эдвин Лейманис, заведующий гаражом лейтенант Освальд Элиньш. Врачом отряда был аж полковник-лейтенант Янис Яунземс. Сливки офицерства!
Вообще интересно, что никогда не воевавшая армия Латвийской Республики выдвинула из рядов своего офицерства столько палачей, о многих из которых рассказ еще впереди.
Которое десятилетие идут споры о присоединении Латвии к СССР. Оккупация это была или инкорпорация? Вторжение или мирный ввод войск? Ну, на государственном латвийском уровне все уже давно ясно — оккупация, без всяких сомнений! Так что же тогда ни один офицер, ни один полк, да черт с ним, с полком, ни один взвод не вышел навстречу медленно пылящим колоннам советских БТ и Т-26 и не скомандовал: «По противнику, по оккупантам — огонь!» Но ни выстрела не раздалось жарким летом сорокового, ни шороха. Видно, опасательно было. Понятное дело — стрелять безоружных евреев гораздо комфортнее!
Об одном из славных латышских офицеров стоит рассказать поподробнее. Капитан авиации Герберт Цукурс был, без преувеличения, национальным героем Латвийской Республики. Если в Советском Союзе до войны отважных лётчиков было принято называть «сталинскими соколами», то Цукурс был настоящим «соколом Ульманиса». В середине тридцатых годов он совершил беспрецедентный авиаперелет из Латвии в Западную Африку, летал в Японию, путешествовал по подмандатной британской Палестине. Это смешно, но он даже выступал с лекциями после этой поездки в Доме рижского еврейского общества, сопровождая свой рассказ показом видов, как тогда говорили, «из волшебного фонаря». Его тогдашняя многочисленная еврейская аудитория и предположить не могла, что через несколько лет отважный пилот будет расхаживать по гетто (а что такое гетто?) и стрелять по ним из своего парабеллума, просто так, для развлечения. Занятно, что лекция была анонсирована на русском языке, но из вредности, что ли, Цукурс рассказывал по-латышски. Единственное русское слово было «разврат». Так он описывал нравы в кибуцах Палестины. Говорил, что женщины там обобществлены и никто толком не знает, кто именно из мужчин является отцом родившегося ребенка. А детей уже через неделю забирают от матерей в общие ясли, наподобие телятников на больших фермах. И вообще евреям там, в Палестине, жизни не будет, раньше или позже арабы сбросят их в море. Такая, вкратце, была его лекция. Еврейская аудитория расходилась в унынии. Капитан был очень доволен.
Жил-был один еврейский парень, звали его Шолом Кобляков. У него была большая семья — мать, отец, старший брат Арон и еще две сестры. Он был головастым малым — успешно закончил одну из городских еврейских гимназий и поступил в Латвийский университет, несмотря на квоты для евреев. Плохо, конечно, что в начале учебы ему, как обладателю нансеновского паспорта, пришлось платить за учебу втройне. В университете, на инженерном факультете, он также хорошо успевал, особенно ему давалась высшая математика. И вот во второй половине тридцатых Министерство обороны Латвии направило туда для получения высшего инженерного образования десять капитанов различных родов войск, в том числе и Цукурса. Понятное дело, что взрослым людям, армейцам, привыкшим к интеллекту казармы и плаца, приходилось нелегко. Один из офицеров, артиллерист Крузе, прознав про способного студента (кстати говоря, Шолом с детских лет подрабатывал репетиторством), попросил подтянуть его по математике. Кобляков согласился. Крузе был в восторге от своего высокорослого белобрысого и голубоглазого «учителя». Кстати, внешне Кобляков совсем не походил на еврея. Крузе и посоветовал Цукурсу, испытывавшему также большие трудности в постижении интегрального и дифференциального исчисления, тоже обратиться к умному еврею.
Они начали заниматься. Кобляков приходил к нему домой. Герой неба, «латышский Линдберг», жил в небольшой двухкомнатной квартире в новом доме в самом центре города, у Матвеевского рынка. Однажды, закончив очередное занятие вскоре после приснопамятной лекции, Шолом не выдержал и, собирая книжки и конспекты, спросил:
— Послушайте, зачем же вы так? Если вы пришли евреям рассказывать о Палестине, то для чего же говорить только о плохом? Ведь это все — неправда!
И капитан Цукурс ответил:
— Знаешь что, Шолом… Вы, конечно, молодцы, в торговле там и вообще. Если вы завтра уедете все отсюда, то мы, латыши, и сами сможем справиться. Без вас. Вы здесь не нужны…
Вот он спустя несколько лет и занялся «отправкой отсюда евреев»…
История эта имела продолжение. В конце весны сорок третьего года Шолом Кобляков, зачисленный в рабочую еврейскую команду, работал вне гетто, в столовой городского самоуправления — мыл полы, чистил овощи, таскал продукты. Он в этот жаркий майский день тащил за собой тележку с мешком картошки и коробом эрзац-жира со склада в столовую, идя, как и полагалось еврею, по проезжей части (по тротуару евреям ходить категорически запрещалось!). Дело было в самом центре города, на улице Кришьяна Барона. Из-за жары он снял свой плащ и положил его сверху продуктов на тележку. Мимо него в этот момент проезжала машина — сверкающий открытый «хорьх» с синими крыльями с надписью на боку: «Пол», то есть «полиция». Шолом втянул голову в плечи: всем пока еще живым узникам гетто было хорошо известно, что на этой машине ездит сам капитан Цукурс и ему на глаза лучше не попадаться. И вдруг автомобиль начал тормозить.
— Шолом! — услышал Кобляков голос и ускорил шаг.
— Шолом! А ну стой! — и сияющий отраженным майским солнцем «хорьх» остановился.
Из машины вышел Цукурс и подошел к еврею. И только сейчас с ужасом Кобляков понял, что ему конец. Желтая звезда, без которой еврею запрещено было показываться на улице, иначе — расстрел на месте, была пришита на плаще, а он, свернутый в грязный комок, лежал на мешке.
— Ну как у тебя дела? — поинтересовался Цукурс, внимательно глядя на худого, высохшего бывшего своего репетитора.
«Убьет, — с ужасом подумал Кобляков, — точно сейчас пристрелит здесь, прямо на месте», — и проговорил, стараясь не глядеть в глаза капитану:
— Ну вы же знаете, господин Цукурс, какие сейчас дела у евреев.
— Да, да, — задумчиво протянул тот и вдруг спросил быстро:
— А где твоя нашивка?
Ну вот и все. И хорошо — кончатся муки, отца только жалко. Мать, сестры с детьми уже были расстреляны, в живых оставались только отец с братом.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
