— Умереть? — тревожно сказала Лиза. — Так. Что-то мне это не нравится.
— …И здесь, в столице благословенной Российской империи, Усус явился своему народу! Ня, мышата!
— Ня! Ня! — забились в истерике солидные граждане. Филипп Петрович, продолжая протискиваться ко входу в здание, только крякнул.
Толстяк поднял вверх блестящую, усыпанную разноцветными камнями дразнилку.
— Десятки мышат прибежали сегодня ко мне с сей доброй вестью. Многие, многие из вас стали свидетелями чуда Косподня! Усус явился нам из пустоты и сразу направил лапы свои в свой Домик на этой земле, в наш Храм Святого Котца! Ня, мышата!
— Ня! Ня!
Толстяк взмахнул своей дразнилкой, дирижируя верующими.
— Мышата! Смотрите и мяулитесь… Вот он — Великий Усус!
Лиза, просочившаяся вслед за шефом уже почти к самому входу в церковь, замерла, задрав голову вверх. На экране, в режиме реального времени, показывали крупным планом ее Пуську. Он мирно спал в какой-то корзине у ног Мяурисио Второго, не обращая внимания на кутерьму вокруг, разве что ушки изредка подрагивали. Корзина была ему маловата, однако Пуссен сумел в нее втиснуться, лишний раз доказав, что коты — это жидкость.
— Вы гляньте на него! Дрыхнет! Я из-за него тут с ума схожу, бегаю по параллельным мирам, а он спит, как после лошадиной дозы димедрола! Негодяй пушистый. — Лиза ужасно рассердилась. — Кажется, с ним все в порядке, Филипп Петрович.
— Мышата мои! — вновь заорал дядька в балахоне. — Пушистое воплощение Коспожи нашей пожелало вернуться на небеса, самолично забравшись в корзинку грузового церковного квадрокоптера. И через несколько мгновений я, Мяурисио дель Муро Второй, провожу Усуса в лучший мир! Ня, мышата!
— Ня! Ня!
— Какой еще лучший мир? Какие, к клопамидам собачьим, небеса? — запаниковала Лиза. — Филипп Петрович, я не поняла, они что, моего Пуську собираются в космос запустить?
— Похоже на то, сударыня. Нам нужно срочно бежать на крышу. Где же подкрепление… — Шеф беспокойно оглядывал толпу, лоб его собрался в морщины. — Внимание, Седьмое отделение, — сказал он в Перстень. — Граф, Аврора, вы где?
Судя по всему, шефа не очень-то устроил ответ в наушнике, который Лиза наконец разглядела у него в ухе.
— Филипп Петрович, Пуся же выскочит из корзины и разобьется!
— Сколько еще минут, граф? — говорил в Перстень шеф. — Я понимаю, что здесь толпа, но прошу вас, постарайтесь сюда пробиться поскорее…
— Мышата, споем же перед вознесением Усуса нашу мяулитву…
— «Земля в форме клубка — и всё в лапках Коспожи нашей…» — затянули собравшиеся крайне сомнительный гимн.
— Филипп Петрович!
— Пока что нам везет, сударыня, молитвы у котоликов, насколько мне известно, довольно длинные, самое короткое песнопение — не менее получаса. Ждем коллег. Без прикрытия нам сейчас никак нельзя. Прервать религиозный ритуал на глазах у верующих и многомиллионной аудитории «Всемогущего»? Это чревато самым настоящим бунтом, последствия непредсказуемы — так же как и действия Мяурисио, который запросто нас скинет с крыши. Не стоит также забывать о коллегах из Второго отделения, которым это явно не понравится.
— Вы как хотите, а я лично иду внутрь, и вы меня не удержите, — заявила Лиза, а точнее, эспрессо в ней. Она решительно двинулась к дверям церкви, которые, как ни странно, никем не охранялись.
Спустя мгновение она поняла — почему.
Глухие железные двери были просто-напросто заперты. Наглухо. Она застонала от бессильной ярости. Пуся, ее приставучий, вредный, нахальный, непослушный и такой очаровательный кот, был так близко — и так далеко.
Вдруг пискнул электронный замок, к которому приложили знакомый Перстень. Внутри что-то щелкнуло, громыхнуло — и железная створка приоткрылась. Лиза повернула голову.
— Кодекс кофемана, — усмехнулся в усы Филипп Петрович. — Вы подобрали пароль к моему сердцу, Елизавета Андреевна. Несмотря на все требования здравого смысла и должностные инструкции, я с вами.
* * *
Интерьеры домика-коробки особенно не отличались от обыкновенного казенного учреждения на Лизиной родине. Лестницы, упирающиеся в заколоченные двери, против которых всемогущий полицейский Перстень был бессилен. Полутемные коридоры. Пустые комнатенки. Одним словом — лабиринт.
Лиза с Филиппом Петровичем искали проход на крышу и не могли найти. На улице все еще распевали «мяулитву», однако время безжалостно утекало, как молоко из бутылки, которую Пуся опрокинул на Игоревы чертежи сегодня утром на кухне (сегодня ли? будто миллион лет прошло).
«Возлижите ближнего своего, мышатки!» — доносилось откуда-то сверху. Откуда именно и как туда попасть? Было совершенно непонятно.
— Трёклятые трициклики! — наконец взорвалась Лиза. — Да что же это такое-то? Почему тут ни одной живой души? Где всякие церковные служки, дьяконы, протодьяконы, попадьи, монахи, наконец?
— Ну что вы, голубушка, нынешние церкви не могут себе позволить такой роскоши. По одному служителю на храм, даже у более массовых конфессий, чем эта. Религия в наши просвещенные времени — скорее аксессуар, чем основа жизни. Многие граждане считают себя последователями двух, а то и трех совершенно разных конфессий одновременно. Язычество, милая барышня, вернулось к нам спустя тысячу сто лет после крещения Руси и называется оно теперь "мультирелигиозность". — Филипп Петрович заглянул в пустую комнату и разочарованно захлопнул дверь. — Можно ведь одновременно увлекаться театром и живописью, футболом и гонками на лопатах…
— Значит, религия у вас — типа хобби, — заметила Лиза. — Ну-ну.
— Вы правы, голубушка, — согласился шеф. — Мало кто сейчас со всей серьезностью относится к этому важнейшему в прошлом аспекту жизни. У нас весьма популярна поговорка: "Человека карают только те боги, в которых он верит".
— Я лично верю журналу "Сплетни и слухи" — и совсем уже не верю, что мы когда-либо найдём нужную нам дверь, — раздражённо сказала Лиза. — Бродим тут без толку, пока Пусятина на грани жизни и смерти. Где выход на крышу? Это то же самое, что искать докторскую колбасу в столовском оливье!
— Какую-какую колбасу? — вздохнул Филипп Петрович, открывая очередную безликую дверь, ведущую в очередное пыльное помещение. Они бродили по второму этажу. — Еще одно изобретение вашей странной родины, сударыня? И почему нужно эту колбасу искать в изысканном салате, в состав которого, насколько мне известно, входят омары, черная икра и рябчики?
— Рябчики? Ну-ну. Ешь анансы, рябчиков жуй и так далее. Хотя вы, наверное, про Маяковского вы жизни не слышали.
— Отчего же, Маяковский — известнейший лирик, романтик, Лермонтов двадцатого века. Писал необыкновенно трогательные, сентиментальные поэмы про любовь… Превосходно танцевал на балах у императора Алексея Николаевича, был любимцем фрейлин… Однако про еду Владимир Владимирович, насколько мне известно, стихотворений не сочинял, продукты ему были неинтересны… — Он открыл следующую дверь. — Ох!
