Совещание международных филиалов закончилось, а мысли так и не выстроились в удобоваримую схему.
— Стас, тебе Эмили звонила? — перед уходом поинтересовался он, стоя в дверях.
— Нет. Она, наверное, на съемках. Мы редко общаемся сейчас. А что?
— Ничего… Она в Новой Зеландии вроде бы, да?
— Вполне может быть. Сидит в Хоббитоне и ждет Гендальфа.
— Ты это на что намекаешь?
— Я? Да просто сравнение в голову пришло. — Стас пожал плечами и принял входящий звонок.
«А, пошло все к черту. Поеду к ней, у нее ведь Рождество только закончилось. Подарок вручу, пообщаемся. Что я как маленький».
Приняв наконец хоть какое-то решение, Терехов спустился ко входу, где его встретил Тимошка в машине с водителем.
— Тим, давай в аэропорт. «Гольфстрим» мой подготовить прикажи.
А потом в глазах потемнело, и ударом под дых выбило воздух. Грудь обожгло изнутри, будто кислотой плеснули. Николай даже заговорить не смог, только рукой вцепился в дверную ручку — и потерял сознание.
— Ну слава богу, очнулся.
Всхлип Насти донесся, как из параллельного мира.
Он открыл глаза, и холод прошелся по позвоночнику.
— Я в реанимации?
От этой мысли даже кончики пальцев заледенели.
— Нет, обошлось. Но пап, у тебя же сердце! Сколько раз просила: не нервничай. Ну зачем ты перенервничал?! Из-за совещания дурацкого?! Да гори оно все синим пламенем.
— Врача позови.
Терехов огляделся. Обычная палата, и дышит сам. Вроде как и не случилось ничего. Просто сознание потерял.
Он шумно выдохнул, не сдержав блаженной радости.
Врач пришел сразу, доктор Верещагин.
— Николай Александрович, дорогой, — пробасил тот. — Что же вы себя не бережете?
— А что, собственно, случилось?
— Пока ничего. Обычный тревожный звоночек, что пора отдохнуть.
— Я от скуки умру.
— Ну, вариант умереть от стресса гораздо более реален, дорогой мой. Прописываю постельный режим на недельку, а там посмотрим.
И впервые за последние недели Николая обожгло этой самой реальностью: а что он может предложить Эмили? Сорок восемь лет, почти дед с подорванным здоровьем. А у маленькой мисс Райт вся жизнь впереди, причем в совершенно иной плоскости. Он лежит в унылой палате в морозной Москве под смогом, а она стоит перед камерами на солнечном острове. Два разных мира.
И так паршиво стало от этого осознания, что перспектива досрочно уйти на пенсию и то меньше расстроила.
— Я уже и не помню, что люди в отпуске делают, — пробормотал он обреченно, пытаясь смириться со своим новым статусом: одинокий мужчина средних лет, которому предписан постельный режим… Ужас.
* * *
— Как я ему скажу, Мел?! Привет, Ник, помнишь меня? Мы переспали разок на свадьбе, поддавшись эмоциям. Так вот: я беременна! Да, я настолько идиотка!
— Да он тебя благодарить должен! В ногах валяться! — полыхала восторгом Мелани.
— Боже, я все равно не верю, что могла залететь. Мне тридцать два года, я опытная женщина, — выдохнула Эмили в порыве самобичевания, но сердце при этом сладко сжалось: под ним зародилась новая жизнь.
— Позвони ему.
— По телефону такие новости не сообщают, а с работы не могу сорваться. Тридцать первого — последний день съемок.
Мелани довольно поддакнула:
— Во-о-т, разумная мысль. Закончатся съемки — и вперед к нему на крыльях любви.
— Я даже не знаю, люблю ли я его.
Но Эмили понимала, что врет себе сейчас. Любила и еще как. Узнав о ребенке, захотела обнять весь мир, раскаляясь от счастья под островным солнцем. Сама идея того, что у нее мог появиться сын или дочка Царя Николая, казалась каким-то рождественским чудом. Она в мыслях уже рассказала Нику сто раз, и он каждый раз целовал ее и говорил, что не станет подавать на нее в суд за совращение миллионера ради алиментов.
— У меня будет племянник, — зарыдала в трубку Мел. — Мама с папой от счастья с ума сойдут.
— Не говори им пока… Я сама еще ничего не знаю. Не представляю, что делать.
— Погоди, ты же не думаешь про аборт?!
— Нет конечно! — Испугавшись, Эмили приложила ладонь к животу, защищая. — Но сначала хочу рассказать отцу ребенка, а уж потом — своим родителям. Ты же знаешь, как они любят достать вопросами.
— Так ты ему в новогоднюю ночь расскажешь? Это так романтично! А что ты наденешь? В России снег? А кто…
Эмили отключила звонок и шумно выдохнула, сложив губы уточкой. Не жизнь, а американские горки.
На календаре — двадцать восьмое декабря, оставалось всего три дня, чтобы решить, в каком виде подать новость Нику. Было страшно. Несмотря на то, что они не общались, Эмили разговаривала с ним в мыслях и чувствовала единение душ. Это казалось естественным и правильным, и перспектива испортить отношения с мужчиной, которого ей судьба подарила на одну ночь, реально пугала. Хотелось сохранить светлые воспоминания о том прекрасном дне. А если он холодно отнесется к новости о будущем ребенке, то все хорошее, что было между ними, рухнет, как карточный домик.
Ник — взрослый мужчина, состоявшийся. У него есть семья и он не планировал серьезных отношений после смерти жены, а значит и детей больше не хотел. Для него это может стать бременем.
«Знаешь, я совсем не могу представить твою реакцию», — сказала ему в мыслях Эмили.
«А ты позвони, спроси, как у меня дела. Может, поймешь, что я по тебе скучаю», — ответил ей виртуальный Ник.
Но Эмили не стала звонить. Вместо этого она набрала имя Терехова в поисковике, чтобы увидеть его фотографии. И первой новостью выскочила вот эта:
«Николай Терехов опроверг слухи о помолвке с актрисой Эмили Райт».
Мог бы и не торопиться.
Она пролистала его фотки и наткнулась на изображение той самой дерзкой Сони, которая приставала к Царю на свадьбе. И внутренний голос сразу противно забрюзжал: «Он тебе не звонил почти два месяца. Неужели не понятно, что все закончилось?»
Когда раздался звонок, Эмили долго смотрела на экран. Стас. Отвечать не хотелось, чтобы нее разрыдаться: он сразу поймет, что ей плохо. Собравшись с остатками ранимого духа, она нажала «Принять».
— Привет, ты как? До сих пор в Хоббитоне?
— Привет! Да. Но тридцать первого вечером уже домой, в Калифорнию. А может, в Лондон, не знаю пока. — Она решила не признаваться, что хочет сначала показаться в Москве. — Как семейная жизнь?
— Отлично. Слушай… ты в порядке? В смысле, мы после свадьбы не разговаривали толком.
