Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
Потом вдруг раздался деликатный стук в дверь – это добрая медсестра, которая ни слова не сказала, когда они вчетвером ввалились к ней в палату, пришла предупредить, что время для посещения заканчивается. Они оделись, напялили чуть ли не до подбородка свои теплые шерстяные шапки, отчего их мягкие щечки сжались вместе, сунули пухлые ручонки в рукавицы. Каждый чмокнул ее в щеку и губы, силясь обхватить ее всю, целиком. И как ни жаль было расставаться, но делать нечего, пришлось их отпустить.
Ее пальцы снова затеребили укус.
Именно тогда, помнится, возникло это ощущение – предчувствие новой раны. Тогда она впервые поняла, что отметины у нее на коже появляются не спонтанно, не сами по себе, но вполне закономерно. Тогда она впервые нащупала эту связь.
Она поцеловала мужа и снова стала извиняться.
– Не надо, – сказал он, – просто выздоравливай.
И перед детьми она извинилась.
– Ты не виновата, мама, что заболела, – запищали они.
Они вышли. Слыша из коридора их отдаляющиеся голоса, она чувствовала, что наоборот – бесконечно виновата перед ними. И перед собой. Виновата, потому что виновата.
Ее пальцы замерли на запястье. Это все чувство вины. Когда она едва не уронила ребенка возле кроватки, она готова была возненавидеть себя. Когда опаздывала забрать их из школы, ее тоже мучила вина. Она казнилась, когда ей не давали отгул во время их болезни. Ей было стыдно за беспорядок в доме, и по ее вине подруга, у которой случилось несчастье, скрыла это от нее. Как она могла не заметить ни усталости, ни предательски потухших глаз, ни недомолвок? Это же очевидно. Она была виновата, что забыла позвонить родителям, как обещала, хотя сто раз собиралась, но что-то ее отвлекло. Виновата, что торчит на работе, когда ее ждут дома, виновата, что сидит дома, когда должна быть на работе. Виновата, что потратилась на пару туфель, что взяла у детей кусок пиццы, что забросила спортзал.
Вины в ней накопилось столько, что она сама стала олицетворением вины.
Ее бесило, что она все время, как ей казалось, оказывается не в то время и не в том месте. Что ей всегда нужно искать объяснений, оправданий. Она ненавидела, когда ее осуждают, и чувство, что ее осуждают, когда никто и не думал ее осуждать. Она ненавидела эти ложные сигналы тревоги.
Все это было неправильно, жуть как неправильно. Она понимала, что эти мысли иррациональны, от них один вред, ведь она любит свою работу и любит своих детей. Она хорошая мать.
Пальцы снова скользнули по запястью. Она взглянула – и глазам своим не поверила: неужели? Самый последний воспаленный укус явно побледнел. Нет, он не исчез, но язва точно начала заживать. Она так удивилась, что даже подскочила, как и показатели на приборе, измеряющем сердечный ритм.
Вина.
Это все чувство вины.
Вина буквально съедала ее заживо, и кожа ее стала как лоскутное одеяло.
Это ужасно, но теперь она хотя бы понимает причину своей загадочной кожной болезни, и впереди для нее забрезжил свет. Она всегда знала: выяснить, в чем дело, – это уже полдела. Так и детей учила, когда тем случалось надолго захандрить.
Она скорее закатала рукава рубашки и осмотрела кожу. И правда: укусы бледнеют, даже самые яркие, и, глядя на это, она припомнила обстоятельства появления каждого пятна. Деловая поездка в Лондон. Вторые сутки круглосуточных собеседований с потенциальными няньками. Школьная поездка в музей, куда она не смогла сопровождать своих крошек. Десятилетний юбилей их свадьбы, когда ее, пьяную, вывернуло на нарциссы перед домом, а потом сморило на полу в ванной. Третий подряд отказ на приглашение на ужин к друзьям. Каждый из шрамов символизировал такой отказ или того хуже – отказ в помощи.
Но, зная, что ничего страшного она не совершила, она не хотела верить ни себе, ни твердившим ей о том же близким. И напрасно.
Она поднялась с кровати, выдернула из вены капельницу и сняла с пальца датчик. Под громкий встревоженный писк машин взяла сумку и начала собираться.
– Что вы делаете? – прибежала медсестра по имени Энни, очень по-доброму заботившаяся о ней.
– Спасибо за все, что вы для меня сделали, Энни, и простите, что отняла у вас время, мне очень жаль… – Она осеклась, снова ощутив это проклятое чувство вины. – Нет, не жаль. Спасибо вам. Я признательна вам за доброту и заботу, но я должна идти. Мне лучше.
– Вам нельзя, – ласково возразила Энни.
– Взгляните. – Она подняла руки.
Энни недоверчиво пощупала исчезающие шрамы у нее на руках, потом опустилась на колени, приподняла подол рубашки, чтобы осмотреть ноги.
– Но как?..
– Я позволила чувству вины завладеть мной, – объяснила она, – и вина меня почти загрызла. Но я сумела ее остановить, и больше я такого не допущу.
По крайней мере, постарается. Она может. У нее получится. Потому что она так хочет и потому что так нужно. Потому что это ее жизнь, другой у нее нет, и она проживет ее на славу. Она будет наслаждаться каждым мигом. Она будет работать, любить свою семью, не ища этому оправданий и объяснений.
Почувствовав ее решимость, Энни улыбнулась.
– Почему вы так торопитесь?
Она остановилась и задумалась. Ну вот, снова!
– Пятна побледнели, но пока видны. Если вы поспешите, они могут вернуться. Предлагаю вам полежать в постели до полного выздоровления, отдохнуть.
Ладно уж, так и быть. Еще одну ночь. Чтобы выспаться, не чувствуя вины. А потом она вернется домой, вернется к себе. И отпразднует свое возвращение.
6
Женщина, которая думала, что ее зеркало сломано
– Ш, Б, М, Н, К, П, М, Б, Ш, – называет она буквы в таблице, закрыв один глаз ладонью.
– Хорошо, достаточно, – говорит врач.
Она опускает ладонь и смотрит на него вопросительно.
– Ваша зрительная функция в норме, – говорит он.
– И что это значит?
– Это значит, что в норме четкость зрения, зависящая от оптических нейронных сетей, фокусирование светового луча на сетчатке, состояние и функция самой сетчатки и чувствительность преобразующего аппарата мозга.
– Гарри, я нянчила тебя в детстве. Я помню, как ты плясал перед зеркалом под Рика Эстли[3] – голый по пояс и с баллончиком дезодоранта в руке, будто это микрофон.
Он молча хлопает глазами и розовеет от смущения. Он понимает, что она хочет этим сказать – не говори со мной свысока.
– Ну, это значит, что зрение у вас сто из ста. Лучше не бывает.
– Нет, – вздыхает она, – бывает. Я тебе уже говорила. Это мои глаза, мне лучше знать.
– И это очень странно. – Он нервно ерзает в кресле, и профессиональный апломб мигом слетает с этого мальчишки. – Не понимаю. Вы жалуетесь на ухудшение зрения, но у вас при этом не болит голова, глаза не чешутся, видите вы все четко, читаете текст без усилий. Вдаль вы тоже видите отлично – вы читаете нижнюю строчку в таблице, чего многие не могут. Не понимаю, в чем проблема.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
