Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
Той ночью она взяла в руки книжку «Ужасающие убийства – история самых темных злодеяний в Уилтшире». Ее она нашла в лавке старьевщика в Маршфилде[23]. Сборник содержал пятнадцать рассказов о страшных преступлениях, которые были совершены в графстве на протяжении долгого времени, причем два из них в самом Слотерфорде. Читать их было особенно интересно, хотя эти истории и произошли много лет назад. Они были озаглавлены «Девушка с фабрики» и «Дитя под снегом». В первом сообщалось об убийстве местной жительницы, а во втором описывалась горькая участь членов семьи жестянщика («эти люди были красивы, как экзотические животные, и, так же как те, лишены всяческих понятий о морали», говорилось в книжке), которые погибли от холода одной печальной зимней ночью, когда им отказали в убежище все остальные обитатели деревни. Выжил только маленький мальчик, наполовину погребенный под снегом. Его нашли лежащим между мертвыми родителями, которые до самого конца пытались согреть его с сестрой своими телами. Пудинг даже представить не могла себе этого без дрожи и благодарила Бога за то, что спит в теплой кровати. Но той ночью ей никак было не сосредоточиться на прочитанном. Однако она все равно добралась до конца рассказа, а затем опустила книгу и на мгновение задумалась о том, насколько иной стала бы ее жизнь, если бы она была стройной, красивой и вышла бы замуж за Алистера Хадли.
Когда она была маленькой, мать делала ногтем отметку на свече, стоящей на прикроватном столике, и как только пламя доходило до нее, Пудинг знала, что пришло время задуть свечу и заснуть. Теперь от нее самой зависело, когда закрутить вентиль на газовой лампе и погасить огонь, и девушка обычно засыпала в доме последней. Ей это нравилось. Отец так усердно трудился, и его жизнь была настолько насыщена тревогами, что он вконец изматывался за день. А Донни и мать требовали неусыпного наблюдения, вот она за ними и присматривала. Иногда, в ветреные ночи, ей хотелось плакать. Но Пудинг убеждала себя, что это глупо и реветь на самом деле не из-за чего. У нее имелись и дом, и родители, не то что у мальчугана из рассказа «Дитя под снегом». Таннерам и Смитам, чьи сыновья и братья не вернулись с войны, приходилось намного хуже. А каково Мэйзи Купер, чью мать лягнула в голову лошадь, ужаленная пчелой? Бедняжка с тех самых пор лежит без сознания. Мэйзи уже должна была вернуться из колледжа на каникулы, но так и не зашла повидаться с Пудинг. Конечно, у Пудинг было гораздо меньше свободного времени теперь, когда она работала, и девушка понимала, почему некоторые из былых друзей держатся от нее подальше. Не все они знали, как говорить с Донни или Луизой, и это заставляло их нервничать. Но Пудинг казалось, что Мэйзи не такая, как остальные, и не станет обращать особого внимания на странности ее домочадцев. Пудинг старалась не плакать, ведь это был только ветер, заунывные причитания которого заставляли ее ощущать жуткое одиночество.
* * *
В круге света, который отбрасывала бронзовая лампа на столе, рука Ирен повисла над листом бумаги, словно сведенная судорогой. Она слишком сильно сжимала ручку, как будто хотела выжать из нее требуемые слова. «Дорогой Фин, – вывела она. – Не думаю, что протяну здесь долго без весточки от тебя. Я жду хотя бы слова. Хоть одного чертова слова». После этого Ирен остановилась. Она собиралась писать более легким тоном. Более дружелюбным, как будто их связывают приятельские отношения. Ирен хотела сдержанно сообщить о постоянном незримом присутствии Нэнси, или о бессмысленности жизни в Слотерфорде – ну где еще вы найдете такое имя, как Пудинг? – или о том, что в здешних местах были в ходу только четыре разных фамилии. Или о том, что когда Алистер рассказывал, как называется место, где он живет, то, как ей показалось, сделал ударение на слове «Усадебная», а не на слове «ферма», тогда как именно последнее было куда ближе к реальности. Но слова не шли. В любом случае они были бы фальшивыми. Ирен закрыла глаза, и перед ней сразу возник его образ. Тихо и рассеянно Фин стоял позади Сирены, которая была кем угодно, только не сиреной. Он был не слишком высок и не слишком красив, но в нем было что-то очень теплое и притягательное. Даже через несколько недель после их первой встречи Ирен чувствовала, что его взгляд и его слова накатывают на нее, словно волны, разбивающиеся о берег, и она не в силах желать никого, кроме него. Сирена повсюду водила его за собой, держа за руку, точно ребенка. Он все время молчал, все время как бы находился в ее тени, отчего в течение первых нескольких недель знакомства с ними Ирен даже не замечала его шотландского акцента и не знала, что Фин является уменьшительным от Финли, имени, которого она раньше никогда не встречала.
Сирена была женщиной совершенно другого склада. Яркая, прямо-таки сверкающая, она источала улыбки и громкий смех. Ирен впервые встретила ее на костюмированном балу, одетую павлином. Блестки и стразы мерцали повсюду, радужные перья колыхались, когда она двигалась, синие и зеленые, бирюзовые и серебряные. С тех пор Ирен всегда видела ее именно такой. Даже когда Сирена была одета в коричневое шерстяное платье, она ослепляла. Потребовалось много времени, чтобы понять: на самом деле это была броня, панцирь, скрывающий сущность. Сирена желала ошеломить Ирен. Впрочем, она сражала наповал всех. Она не столько стремилась подружиться с людьми, сколько считала, что все, кого она встречает, уже являются ее друзьями. Обычно рано или поздно они таковыми и становились. Сопротивляться Сирене казалось невозможным настолько, что позже, когда Ирен спросила Фина, почему он женился, и тот не смог объяснить, она сразу все поняла. Она ясно помнила, как впервые не смогла ничего съесть в присутствии Сирены. Так же, как не могла этого делать в присутствии матери. Это произошло во вторник, в ресторане на Пикадилли[24], во время обеда. Камбала «Вероника»[25]. Группа из семи или восьми человек, некоторых Ирен знала, а некоторых нет. Фин сидел напротив нее, на дальнем конце стола. Она поймала его взгляд и быстро отвернулась. «У Ирен, знаете ли, возникла тайная страсть, – с улыбкой объявила Сирена, глядя на жертву безжалостным взглядом и привлекая к Ирен всеобщее внимание, хотя не вызывало сомнений, что та чувствует себя ужасно неловко. – Посмотрите на ее румянец, разве это не мило? Пусть она скажет нам, в кого влюблена, или мы догадаемся сами!» Когда подали еду, Ирен не смогла заставить себя прикоснуться к столовым приборам и не съела ни крошки – так же, как это случалось в те времена, когда мать изводила ее своим взглядом.
Она моргнула и сделала глубокий вдох, глядя на скудные, жалкие слова своего письма. Ненависть к себе возникла вновь. Под шипение газовой лампы она вспомнила все, что осталось в Лондоне, – не только Фина или таксомоторы, о которых недавно упомянула Нэнси. Электрическое освещение, например, ватерклозеты. Театр и кино. Музыку, но только без аккордеона, уошборда[26] или скрипки. Успокаивающий нервы анонимный поток занятых людей. Легкость, с которой можно купить новую одежду, своего рода защитный камуфляж. Ощущение, что бесконечно разнообразные дела, которыми можно заняться, места, в которых можно побывать, и люди, которых можно увидеть, находятся в пределах легкой досягаемости. В Уилтшире за входной дверью не было ничего, кроме грязи и животных. Единственным самодвижущимся экипажем, который пытался брать крутые подъемы здешних каменистых дорог, был неуклюжий автобус, привозящий утром работников фабрики и увозящий жителей деревни в Чиппенхем и Коршам[27]. Причем оба места объединяла бросающаяся в глаза нехватка молодых мужчин и пустые глаза тех из них, кому повезло вернуться из окопов. Ирен осторожно вырвала из тетради страницу с коротким письмом и собиралась скомкать ее, но услышала за дверью шаги Алистера. Она быстро засунула лист под промокашку, и когда он вошел, ее руки уже лежали на коленях. Алистер, улыбнувшись, подошел к жене и поцеловал в щеку.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
