— Вот и замечательно. Ты умная женщина и все понимаешь.
— Что, например? — уточнила степень своей понятливости Мария Владимировна.
— А чего ты ожидала? Я нормальный мужчина, со своими потребностями. Ты же не думала, что я могу обходиться без женщины полгода?
Удивительно, да?
Уезжая, она как раз и думала, что он вполне сможет обойтись без секса полгода — при ее постоянном присутствии рядом он же месяцами прекрасно обходился без него.
«Или уже тогда не обходился? — равнодушно подумала Машка. — Слово-то какое емкое «обходиться», это когда кого-то или что-то обходят стороной».
И поразилась своим отстраненным мыслям, ползущим, как через вату.
Тягучую сахарную вату, которую накручивает на деревянную палочку уличный продавец-иллюзионист, добывая огромный воздушный ваниль-но пахнущий ком из неказистого алюминиевого котелка с моторчиком.
Что так на нее повлияло? Стресс, перелет тяжелый, пояса, что ли, часовые догнали или хлопоты по торжественному проведению праздника своей новой свободной жизни?
— Что ты так смотришь? — раздраженно спросил Юрик. — В этом нет ничего удивительного — тебе всегда было некогда, ты постоянно работала, и по ночам тоже, и мало интересовалась моими потребностями.
— Потребности, особенно твои, — это дело важное, — согласилась Машка.
Юрик посмотрел на нее внимательно, заподозрив нотки сарказма в этом утверждении.
— Да. Это важно, и то, что ты этого не понимала...
Юрик углубился в пространные объяснения на тему Машкиной несостоятельности как женщины, с намеком на ее фригидность и недальновидность, а она, откинувшись на спинку стула, потягивала шампанское и, не слушая нравоучительной проповеди, разглядывала его.
Не как мужа или родственника, которого знаешь давно, видишь каждый день, не замечая изменений во внешности, да и не видя внешности, как таковой.
Что ее замечать-то?
Привычное, близкое.
Сейчас в первый раз она рассматривала его как постороннего, как незнакомца, когда не знаешь, что это за человек и чего от него ожидать, поэтому и вглядываешься внимательно в детали, анализируешь каждое выражение лица, жест, произносимое слово.
Надменно-брезгливая, снобистская физиономия — приподнятая левая бровь, сжатые тонкие губы, заостренный кончик носа — мышцы, морщины, складки кожи годами удерживали эту маску, прочно зацементировав.
У Юры всегда было такое выражение лица, и если в молодости еще можно было что-то исправить, пока маска не устоялась, затвердев — улыбкой, переменой характера, — то теперь все! Словно из-под тяжелого железного пресса выскочила пластмассовая горячая отштампованная заготовка определенной конфигурации — на века!
Маше привез такую в подарок один коллега из Испании. Эти маски делали по старинной технологии, которую держали в секрете и передавали по наследству — от отца к сыну. Кожу выделывали особым способом до тонкости необычайной, столь же таинственным способом ее разогревали до определенной температуры и натягивали на заранее выструганную из дерева заготовку в виде человеческого лица, давали остыть, а когда маска затвердевала, сверху раскрашивали, предавая окончательный художественный смысл.
Маска Марии Владимировне не понравилась, у нее было жуткое страдальчески-устрашающее выражение, но сделана она была потрясающе! Маша повесила ее на стену в своем кабинете, но через пару дней сняла и затолкала в шкаф, — смотреть на нее было неприятно, мурашки бежали по спине от выражения кожаного лица.
Юра все говорил, надменно-назидательно, а она в первый раз рассматривала человека, именуемого ее мужем, — как говорит, как двигаются его губы, брови, тщательно скрываемую лысинку, пузцо, старательно втягиваемое при ходьбе и умело прикрытое дорогой одеждой, как и раздобревший «тыл».
Сытый, холеный, оплывающий телом, малоприятный надменный мужик.
Боже мой! Как он мог быть ее мужем?!
Пять лет! Не полгода, не год и даже не два — пять!! Это какой идиоткой надо быть, чтобы так долго терпеть рядом чужого неприятного человека и ничего не видеть, не замечать?!
Она приняла решение в Америке, что разведется, как только приедет, но намеревалась сделать все спокойно, не торопясь, объяснив ему свою позицию и то, что не хочет и не может больше с ним жить, — путем мирных переговоров. Но — спасибо утренней барышне! — приехав, поняла, что на фиг! Резать к чертовой матери!
«Он всегда был такой. Никто не виноват. Это ты больная, раз жила с ним, выслушивала весь бред, что он несет, и ничего не замечала!»
Может, не сработала иммунозащитная система?
«С иммунозащитной у меня, видно, было плохо целых пять лет! Пять лет каторжных работ давали при царях! О-хо-хо!»
Все это лирика. И незачем винить себя, — что было, то было! А что будет завтра, зависит теперь только от нее! Мария Владимировна Ковальская собиралась свое завтра сделать свободным и счастливым!
— Все! Хватит! — перебила она его обвинительную речь. — Торжественный ужин при свечах объявляю закрытым. Тебе пора, Юра. Мне надо выспаться.
— Что значит: пора? — подивился остановленный в красноречии муж.
— Тебе пора домой, к маме, по месту своей прописки. Вещи твои я собрала, как ты заметил, они стоят в прихожей. Я собрала все, надобности приезжать за чем-либо еще у тебя не будет.
— Мария, ты что, с ума сошла? — выпучил глаза Юрик.
— Да, сошла, пять лет назад, когда позволила вам с мамашей влезть в мою жизнь. Давай, Юрик, прощаться!
— Маша, что за бред?! Ты что там, в Америке, поднабралась феминистской ереси?
Так и сказал: «феминистской ереси», любил Юрик витиевато и вычурно выражаться, все его тянуло в пафос: «ересь», «сподвижничество», «спесь».
— Не глупи, Мария, — лениво изрек он сквозь усталый снобизм и неторопливо отпил шампанского из бокала.
Да уж! Такая вот тяжелая необходимость объяснять, воспитывать нерадивую прислугу! И что характерно — сколько этой бестолочи ни говори, как надо делать, ведь все равно что-то не так сделает!
Но ничего не попишешь! Обязанность такая — кто, как не барин?
Тяжело-о!
Машка усмехнулась, посмотрев на него, — нелегко Юрику придется!
— Юра, на выход! Я очень устала.
— Я никуда не пойду из своего дома! Если тебе необходимо изобразить возмущенную жену, можешь спать на диване в гостиной!
«Твой дом — тюрьма!» — вспомнила она па-пановское.
— А почему не на коврике в прихожей? — подивилась Машка. — Это не твой дом, Юр, твой у мамы.
— Маша! — осознав, что она всерьез собралась его выставить, прибег к разъяснениям Юрий. — Тебя не было полгода, и то, что ты застала здесь девушку, неудивительно, я все это только что объяснял. Ты сама виновата, надо было предупредить о приезде! Я понимаю, как тебе это неприятно, к тому же ты устала после длительного перелета и не совсем адекватна. Обещаю, что больше таких инцидентов никогда не произойдет и я ничем не оскорблю твоей нравственности и чувств жены!