Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Теперь же радость жила в нем глубоко и ясно. Татьяна Дмитриевна и Мария чувствовали ее одинаково, хотя одна жила здесь постоянно, а другая приехала сюда сейчас впервые после того, как этот дом был куплен.
Три дня назад началось бабье лето, необыкновенно теплое, и окно на втором этаже было открыто. Из него донеслось хныканье младенца, потом ласковое воркованье: «Митюша проснулся, ах ты мой маленький!»
– Я не думала, что такое возможно, – сказала Татьяна Дмитриевна.
– Что? – не поняла Мария.
– Что Оля способна так резко переменить свою жизнь. Она всегда была… даже слишком размеренная. Она не знала в жизни ни тени горя, и слава богу, кто бы его ей пожелал. Но от этого, мне казалось, она жила в такой стоячей, в такой, знаешь, дистиллированной воде, что иногда за нее становилось даже обидно: что же, вся жизнь у нее и пройдет в таком вот однообразии? Нет, я говорила себе, что это однообразие счастья, и прекрасно, но все же…
– Я, конечно, не знала, как Оля жила раньше, со своим первым мужем, но… – проговорила Мария.
– Она жила с ним двадцать лет, – напомнила Татьяна Дмитриевна. – Как бы ни было, пусть со стороны казалось скучновато, но ведь это, считай, вся ее жизнь. Трудно было ожидать, что она захочет другой, новой. Что ей в сорок лет хватит на это воодушевления.
– … но мне кажется, что сейчас она счастлива, – закончила свою мысль Мария. – Герман любит ее и сына. Это очень много.
– Да, немало, – усмехнулась Татьяна Дмитриевна. – И Оля его любит. Не сына, это-то само собой, а Германа, – уточнила она с некоторым удивлением. – А вот это уже, учитывая, что она знает его чуть больше года, гораздо менее понятно.
Мария засмеялась. Ей было легко в этом доме, легко с сестрой, и когда она сидела на открытой, просторной, обнесенной ажурной деревянной решеткой веранде, то жизнь казалась ясной, как воздух бабьего лета, и было ей понятно, почему их с Таней отец любил этот тавельцевский дом.
За воротами послышался гул машины.
– Легок на помине, – сказала Татьяна Дмитриевна. – Явился семейство забирать. Соскучился за день!
– Он же тебе нравится, Таня, – заметила Мария.
– Ты права, стала я старая брюзга, – улыбнулась Татьяна Дмитриевна. И добавила почти смущенно: – Понимаешь… К Андрею-то Оля ровно относилась, спокойно. То есть она, конечно, была уверена, что это вот и есть любовь, но чувствовалось же, что она не по уши в него погружена. А теперь – ты глянь только.
Мария обернулась и посмотрела вверх, куда кивком указала сестра. У открытого окна второго этажа стояла Ольга. Не надо было долго вглядываться в ее лицо, чтобы понять, что означает сиянье, которым оно озарено, и не озарено даже, а подсвечено изнутри.
Ольга смотрела, как Герман открывает калитку и идет по аллее к дому.
– Да, – сказала Мария. – Это даже я вижу и сразу понимаю.
– Ты! – хмыкнула Таня. – Ладно бы я удивлялась – меня уже старость обязывает ничего такого не понимать. А ты-то у нас, считай, дитя, Олина ровесница.
– Я на полгода старше Оли, – улыбнулась Мария.
– Это что-то значит разве только в детском саду. Уже в школе становится все равно.
Ольгин муж поднялся на веранду.
– Здравствуйте, Татьяна Дмитриевна и Маша, – сказал он.
Приветствие прозвучало рассеянно. И таким же рассеянным был взгляд, которым Герман скользнул по лицам родственниц. Спустя мгновенье он уже снова смотрел только вверх, на окно, у которого стояла Ольга.
– Здравствуйте, Герман Тимофеевич. – Во взгляде Татьяны Дмитриевны изумление смешивалось с восхищением. – Что ж вы так долго не едете? Жена ваша уж все глаза проглядела в светелке.
Взгляд, который Герман перевел на тещу, стал более осмысленным. Потом он рассмеялся.
– Татьяна Дмитриевна! – сказал Герман. – Ну что поделаешь? Надо же хоть когда-то в жизни выглядеть наконец идиотом.
– Надо, – согласилась Татьяна Дмитриевна. – Вам обоим это отлично удается.
– Я раньше тоже иронизировал, – усмехнулся Герман. – Пока сам с этим не столкнулся.
– А вы знаете, что беседуете как блаженные? – спросила Ольга из окна, перегнувшись через подоконник.
– Мы и есть блаженные, – ответил Герман. – Я, во всяком случае.
– Я сейчас к тебе спущусь, – сказала Ольга.
И по тону, и по смыслу ее слов было похоже, что к этому заговору блаженства она присоединяется с удовольствием.
– Не надо. Я к тебе поднимусь.
Герман исчез за дверью дома. Ольга отступила в глубь комнаты и притворила окно.
– Вот так вот, – сказала Татьяна Дмитриевна. – Зря мы его с ужином ждали. Только ты напрасно проголодалась, Маша, а ему все равно.
– А вот и не зря вы ждали, – послышалось вдруг. – Я, например, голодный как волк. Так что большое спасибо вам скажу, если вы бедного путешественника накормите. Здравствуйте.
Эти слова донеслись из-за куста черноплодной рябины. Теперь, в октябре, она полыхала багровыми листьями так, что напоминала неопалимую купину. Может быть, поэтому явление из-за нее человека выглядело очень эффектно.
– Это вы путешественник? Христофор Колумб? – поинтересовалась Татьяна Дмитриевна, изучающе оглядывая неожиданного гостя.
– Нет, я посуху прибыл. Из Сибири.
– Уже интересно! А почему к нам?
– Да вообще-то я к Герману Тимофеевичу в клинику прибыл, – объяснил гость.
Мария едва сдержала улыбку. Учитывая, что Герман ветеринарный врач, визит человека в его клинику выглядит странновато. Впрочем, может быть, он коллега Германа и приехал в командировку.
– Что ж, проходите, – сказала Татьяна Дмитриевна. – Накормить путника – святое дело.
Пока она накрывала скатертью стол на веранде, Мария принялась носить из дому тарелки и столовые приборы, заодно разогревая жаркое, которое давно уже остыло, и перекладывая сметану из банки в глиняную мисочку.
Сметану, как и молоко, и яйца брали в ближней деревне. Всем этим – свежими продуктами, едой на воздухе – тавельцевская жизнь была похожа на провинциальную французскую, Марии привычную.
Жаркое наконец разгорелось. Мария переложила его из чугунка в глубокое обливное блюдо.
– Позвольте вам помочь, – услышала она. – А то, знаете, что-то мне не по себе стало.
Сибирский гость стоял в дверях кухни и смотрел на Марию слегка виноватым взглядом. Глаза у него были карие, крупные и блестящие, как свежеочищенные конские каштаны, от этого его взгляд тоже казался немножко конским, а потому чрезвычайно трогательным.
– Не по себе, но почему? – удивилась она.
– Ну как же? Явился не пойми кто не пойми откуда – и здрасте, сразу есть ему подавай. Меня, кстати, Геннадием зовут.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
