ОсеньДо колледжа я понятия не имела об «электронной почте». Но я о ней слышала и знала, что у меня будет некий «свой» имэйл.
– Ты станешь такой модной, – говорила одна из моих теток, она была замужем за компьютерщиком, – будешь слать и-мэйлы, – она акцентировала «и» и делала паузу перед «мэйлы».
Тем летом я слышала об электронной почте всё чаще.
– Мир меняется с такой скоростью! – как-то сказал отец. – Сегодня на работе я бродил по Сети. Вот я в музее Метрополитен, а через секунду – уже в Аныткабире.
Мавзолей Ататюрка Аныткабир – это в Анкаре. Я не представляла, о чем говорит отец, но заявление, что он в тот день побывал «в Анкаре», иметь смысла никак не могло, и я пропустила его слова мимо ушей.
В первый день учебы я отстояла очередь к складному столику и в итоге получила электронный адрес с временным паролем. Этот «адрес» состоял из моей фамилии Karadağ, начинался с маленькой буквы и без турецкой ğ, которая не читается. С раннего детства я поняла, что немая g – забавная штука. «Конечная g не читается», – повторяла я усталым голосом: доходило уже до смешного. Мне было неясно, что такого «адресного» в электронном адресе и что это вообще за сокращение – «email».
– А с этим что делать – повеситься? – спросила я, беря в руки сетевой кабель
– Просто воткните в стенку, – ответила девушка за столиком.
Поскольку об этом всём у меня не было ни малейшего представления, электронная почта мне виделась чем-то вроде факса, но с участием принтера. Никаких принтеров, однако, не потребовалось. Совсем иной мир. Доступ в него давали лишь некоторые компьютеры, рассеянные внутри обычного ландшафта и с виду ничем не отличающиеся от прочих. И неизменно, в невидимой постороннему глазу конфигурации, там всегда присутствует светящийся список сообщений от знакомых и незнакомых людей – посланий, написанных одним шрифтом, словно универсальный почерк разума или всего мира. Какие-то сообщения соблюдают эпистолярные формальности – «Уважаемая», «Искренне Ваш», – а другие напоминают телеграммы: лишь строчные буквы и никакой пунктуации, словно проецируются прямо из мозга. И в каждом сообщении содержится предыдущее: твои собственные слова возвращаются к тебе – ты их бросил, а они вернулись. Словно история твоих отношений – история пересечения твоей жизни с жизнью других людей – постоянно записывается и обновляется, и ее можно просмотреть в любое время.
* * *
До начала учебы потребовалось выстоять массу очередей и собрать кучу раздаточного материала – в основном, инструкций: как реагировать на сексуальные домогательства, что делать при желудочных расстройствах, как подать заявку на студенческую ссуду. Нам показали ролик о выпускнике колледжа, он сломал ногу и просрочил выплату ссуды, – иными словами, неудачно спланировал бюджет: в правильном бюджете серьезные увечья предусмотрены. Щедрость банка не знала границ – по крайней мере, в части очередей и раздаточных материалов. Мне даже дали бесплатный словарь. В нем не оказалось ни статьи «Рататуй», ни статьи «Тасманийский дьявол».
На лестнице, ведущей к новому жилью, я услышала немузыкальное пение и шлепанье пластиковых тапок. Моя соседка Ханна стояла на стуле и прикрепляла над своим столом табличку «Стол Ханны Парк», монотонно подпевая песне группы Blues Traveler в плеере. Когда я вошла, она обернулась, изобразив пантомиму удивления и покачиваясь из стороны в сторону, потом шумно спрыгнула на пол и сняла наушники.
– Ты не думала о карьере мима? – спросила я.
– Мима? Нет, дорогая, боюсь, родители отправили меня в Гарвард учиться на хирурга, а не на мима. – Она громко высморкалась. – О! А мой банк не дал никаких словарей!
– В нем нет тасманийского дьявола, – заметила я.
Она взяла словарь и пролистала его. – Здесь много слов.
Я сказала, что она может оставить словарь себе. Ханна поставила его на полку рядом со словарем, который ей подарили в школе как лучшей выпускнице. – Вместе они неплохо смотрятся, – произнесла она.
Я спросила, есть ли в ее словаре тасманийский дьявол. Его и там не оказалось.
– Разве тасманийский дьявол – не персонаж из мультика? – Она недоверчиво на меня посмотрела. Я показала страницу своего старого словаря, где был не только тасманийский дьявол, но и тасманийский волк – на картинке он немного грустно смотрел через левое плечо.
Ханна подошла вплотную и взглянула на страницу. Потом огляделась по сторонам и с жаром прошептала мне в ухо: – Эта музыка играет уже целый день.
– Какая музыка?
– Т-с-с… Не шевелись.
Мы стояли, не шевелясь. Из-под двери нашей третьей соседки Анжелы тихо плыли романтические струнные.
– Саундтрек к «Легендам осени», – прошептала Ханна. – Она крутит его всё утро, с тех пор, как я встала. Она просто сидит там за закрытыми дверьми и постоянно крутит эту запись. Я постучала и попросила убавить звук, но всё равно слышно. Чтобы заглушить, мне пришлось включить плеер.
– Вроде не очень громко, – сказала я.
– Просто как-то дико, что она там вот так сидит.
В наш блок на трех человек Анжела въехала вчера в семь утра и заняла одноместную спальню, оставив нам с Ханной спальню с двухъярусной кроватью. Приехав вечером, я застала яростно орудующую там Ханну, она двигала мебель, чихала и отпускала громкие реплики про Анжелу.
– Я ее даже ни разу не видела! – прокричала Ханна из-под стола. Две странные штуковины, которые она тянула в разные стороны, вдруг рассоединились, и Ханна ударилась головой. – УУУ! – завопила она. Потом выползла наружу и в гневе указала на Анжелин стол. – Видишь книги? Они фальшивые! – Она схватила предмет, с виду похожий на стопку из четырех книг в кожаном переплете с надписью «Библия» на одном из корешков, потрясла им у меня перед носом и с шумом швырнула на место. Предмет оказался деревянной коробкой. – Что хоть там внутри? – она постучала по Библии. – Ее последний завет?
– Ханна, пожалуйста, аккуратнее с чужой собственностью, – произнес мягкий голос, и тут я заметила двух сидящих на банкетке корейцев – очевидно, Ханниных родителей.
Тут вошла Анжела. Милое выражение чернокожего лица, гарвардская ветровка и гарвардский рюкзак. Ханна тут же высказала всё, что думает по поводу одноместной комнаты.
– Ну да, – сказала Анжела. – Просто я приехала ужасно рано, и у меня столько чемоданов.
– Уж чемоданы-то я заметила, – Ханна распахнула дверь в Анжелину комнату. Единственное крошечное окошко было украшено куском желтой ткани и гирляндой матерчатых роз, а в темноте виднелись четыре или пять чемоданов величиной с человека.
Я предложила занимать эту комнату по очереди, треть года каждая, а Анжела пусть будет первой. Появилась мать Анжелы, волоча еще один чемодан. Она встала в дверях Анжелиной комнаты. Ее тело заполняло весь проем.
