Предисловие
Это произошло чуть больше года назад на традиционной встрече с сослуживцами.
Седые пузатые дядьки под водочку и селедочку вспоминали прожитые годы. Громовой смех и третий тост, дружеские подколки и старые сплетни — все шло как обычно. В этом обществе легко оживают прошедшие приключения, вновь, пусть и на короткое время, чувствуешь себя молодым лейтенантом, который наконец дорвался до настоящего дела, не верит в существование непреодолимых преград и готов свернуть горы — только укажите какие.
Когда общий разговор ожидаемо разбился на болтовню нескольких компаний, меня отозвал старый знакомый, с которым мы долгие годы делили один кабинет.
— Леша, а знаешь, как меня недавно разыграли? — спросил он, наполняя рюмки.
Поскольку разыграть этого хитрована, на моей памяти, не удавалось никому и никогда, естественно я заинтересовался.
— Ты только представь, три месяца назад мы с женой собрались въезжать в новую квартиру. Точнее, новой она была для нас, мы ее купили у одной одинокой женщины, а свою оставили сыну — тот как раз женился. Перед переездом я, как положено, проверил сантехнику, работу электрики, телефона.
— И что? — признаюсь, мне уже хотелось свернуть разговор, мало ли кто куда въезжает — у нас же налито.
Собеседник понял, предложил выпить за старые времена, а закусив, продолжил.
— Так вот, представляешь, точно помню, что при выходе я дверь закрывал, и когда через день вошел в квартиру, дверь была закрыта, но на подоконнике в кухне лежала рукопись на ненашем языке. Я в иностранных ни в зуб копытом, но вот заело — кто и зачем тень на плетень наводит. Слушай, ты на пенсии, один хрен бездельничаешь — посмотри, что это и на фига мне это подбросили. — И он передал сверток размером с очень большую книгу.
Поскольку делать мне действительно было нечего, я согласился, пообещав рассказать о первых результатах недели через три.
Утром, вспомнив разговор, решил посмотреть, что же мне вручили. В свертке оказалось несколько… скорее тетрадей, но каких-то странных, даже фактура бумаги была незнакома. Тетради были исписаны чернилами уверенным твердым почерком, причем по-французски. Только язык какой-то странный, хотя, в общем, понятный. Примерно также я в свое время воспринимал белорусский — вроде бы и близко к русскому, и слова знакомые, но чтобы понять — надо постоянно вчитываться, искать аналогии, что с непривычки здорово утомляет.
Возиться с таким текстом было откровенно лень, но поскольку обещал — надо что-то делать. Я позвонил знакомому криминалисту и попросил посмотреть кусок бумаги с надписью и сказать о нем что-нибудь умное. Результат договорились обсудить в пивной, где можно выпить настоящий Гиннесс.
Через пару недель после получения образца — куска бумаги с текстом, оторванного от последней страницы, криминалист сообщил, что результаты интересные, но говорить о них насухую будет нарушением традиций, потому ждет меня в условленном месте уже сегодня.
В баре после пары общих фраз он перешел к делу.
— Леша, ты где это откопал?
— Ты не поверишь — нашел, а что, это серьезный антиквариат?
— Нет, не надейся. Но штука действительно интересная, — он приложился к кружке, смакуя пиво и, по-моему, издеваясь надо мной. — Значит слушай. Бумага и чернила сделаны сравнительно недавно, может полгода назад, не дольше.
— Ну и что тут интересного? Тоже мне, великий эксперт Кибрит. Я тебя всегда рад видеть, но чего торопить-то было?
— Леша, ты не дослушал. Сделано все действительно недавно, но по четким средневековым рецептам. Моя оценка — шестнадцатый — семнадцатый век, Европа. И никакой попытки искусственного старения! Ты где такого фальсификатора нашел? Недавно у меня на экспертизе были якобы антикварные бумаги, сделанные группой мошенников, так их два доктора наук консультировали, но все равно идентичности не получилось, а вот искусственное старение — было. А у тебя, если это состарить, точно никто подделки не увидит, гарантирую.
На следующий день я позвонил сослуживцу, чтобы отчитаться о результатах и заодно поинтересоваться продавщицей квартиры — должна же она знать изготовителя этого труда?
Трубку подняла жена и сухим голосом сообщила, что сослуживца я смогу увидеть через два дня на Пехотной улице в шестиграннике. Есть в Москве такое место, где чекисты последний раз встречаются — траурный зал нашего госпиталя.
На поминках рассказал вдове о тетрадях. Она ответила, что ее это не интересует и ими можно распорядиться по моему усмотрению.
От пенсионерского безделья я начал переводить рукопись и незаметно увлекся. Конечно, разумный человек не может воспринимать написанное всерьез. Так, чья-то игра ума. Тем более, что даже в переводе рукопись выглядела как набор официальных рапортов и справок, изредка разбавленных размышлениями автора.
Однако в какой-то момент я попробовал представить себя в схожих обстоятельствах. Поступил бы я так же? Вряд ли, но точно знаю людей, которые могли действовать и думать именно так.
Поэтому позволил себе дописать за автора диалоги, смягчить официозный стиль рукописи, привести к нашим единицы измерения, названия месяцев. И предложить вашему вниманию получившийся роман, в котором, конечно, не отразился век, но современный человек изображен довольно верно. Как я надеюсь.
Начало
Боль…
Боль который день. Она стала привычной. Жена добра и предупредительна, только не смотрит в глаза. Мы вместе тридцать лет — я не могу не видеть следы слез. Дочки заходят в комнату, что-то увлеченно говорят, я улыбаюсь мудро и доброжелательно. Надеюсь.
Все ясно. Как было ясно папе в той онкологической клинике. Я понял его тогда. Мои близкие, конечно, не глупее. Они тоже знают, что это конец. Только вряд ли они поверят, что страха нет, а есть спокойствие, даже умиротворенность. Это неожиданно — боль и спокойствие одновременно.
