Глава 1Сильно натянув поводья, всадник остановил коня почти возле самого обрыва.
С высокой кромки берега перед ним открывался узкий, точно палец, небольшой залив и в конце его пристань, возле которой стояло несколько кораблей. Два из них выделялись более высокими бортами, нарядной белизной новеньких вёсел, не снятых на время стоянки, а поднятых стоймя, да ещё тем, что паруса с их мачт тоже не убрали, а лишь свернули и подвязали к реям. Корабли были готовы вновь выйти в море.
Всадник смотрел на них, хмурясь и нервно перебирая свободной рукой тёмную гриву копя. Его лицо, безбородое, ещё не знавшее бритвы, выражало одновременно злость и сомнение.
Царю Эпира Неоптолему этой весной исполнилось семнадцать лет. Он давно уже вырос и был сложен, как взрослый мужчина, а громадный рост (все, кто помнил Ахилла, считали, что сын вот-вот его догонит), ширина плеч и груди, мощь литых мускулов, — всё это делало его внешне ещё взрослее, и он, ставший царём без малого в тринадцать лет, давно уже не казался мальчиком. Но лицо его выдавало — тонкое, беспокойное, почти нежное, оно было ещё совсем юным. Покрывавший его золотистый загар лишь ещё больше подчёркивал свежесть и упругость кожи, мягкие линии щёк, полудетскую пухлость губ. Только глаза были уже совсем взрослыми: карие, глубокие, укрытые тенью густых, как у Ахилла, ресниц, они прятали какую-то боль, постоянную и сильную.
Ещё некоторое время Неоптолем смотрел на три чужих корабля в своей гавани. Он знал, кто приплыл на них, только что он виделся с этими гостями и ждал их к вечеру в своём дворце.
Юноша развернул коня. Он поскакал сперва вдоль берега, затем свернул и выехал на дорогу, проложенную между пологим скатом холма, засаженного виноградом, и долиной с растущей на ней масличной рощей. За рощей начинались сады и светлели хижины селян. Затем дорога пошла вверх, взбираясь на склон другого холма. Там, карабкаясь по уступам, лепились домишки рыбаков и торговцев, жителей нижнего города, а на вершине темнела невысокая городская стена, которую сейчас по приказу царя надстраивали и укрепляли.
Проехав ворота и ответив взмахом руки на приветственные крики стражи, базилевс миновал неширокую улицу, вытянувшуюся меж одноэтажных домиков, и оказался перед своим дворцом. Построенный более двухсот лет назад, он сильно отличался от дворцов микенских, спартанских и афинских царей, не походил он и на скромный дом Пелея, фтийского царя, в котором Неоптолем жил до тринадцати лет, до того как его увезли к берегам Трои. Дворец царя Эпира был двухэтажным, достаточно простым по расположению коридоров и комнат, без крыльев и пристроек — просто прямоугольный. Зато в центре высилась квадратная башня, поднимавшаяся над землёю на восемьдесят локтей, построенная, как говорили, ещё до самого дворца и служившая для обзора окрестностей. В ней можно было, в случае надобности, выдержать долгую осаду. Она была прочна и неприступна снаружи, а проложенные в стенах лестницы вели в глубокие подвалы, где в прежние времена хранились запасы воды и пищи. Там, как говорили Неоптолему здешние старики, имелись и тайные подземные ходы, но теперь они, верно, уже обвалились и никуда не вели.
Юноша бросил поводья подскочившему рабу и взбежал по широкой лестнице на большую террасу. Там, среди проросших между плитами известняка кустов жасмина, другой раб, плотный мужчина лет сорока, играл в догонялки с мальчиком. Мальчик, красивый семилетний крепыш, рослый и крупный для своих лет, был абрикосово-смуглый, черноволосый и кудрявый. Он был одет в короткую белую тупику с золотистым орнаментом по подолу и в простые кожаные сандалии, густую массу волос подхватывал ремешок. Мальчик, весело визжа, носился по террасе, ловко увёртываясь от догонявшего его слуги, вдруг останавливался, подпуская того почти вплотную, и вновь срывался с места, забавляясь досадой своего преследователя и его громким пыхтением.
Увидав поднявшегося на террасу царя, оба остановились. Раб согнулся в низком поклоне, что до мальчика, то он просто замер на том месте, где встал, напряжённо и настороженно глядя на Неоптолема.
— Здравствуй, Астианакс, — сказал юный базилевс, подходя к ребёнку.
— Здравствуй, царь, — ответил мальчик.
— Мама во дворце? — спросил Неоптолем.
Губы ребёнка чуть дрогнули, в тёмных глазах вспыхнул и погас огонь.
— Её нет. Они с Эфрой пошли на озеро — купаться.
— Одни пошли? — Неоптолем нахмурился. — Я же запретил. Это небезопасно.
— Они пошли не одни, — голос Астианакса звучал спокойно, почти лениво. — С ними Тарк.
— Это уже лучше. А Феникса ты не видел?
— Нет.
— Он во дворце, мой господин, — проговорил раб, подходя ближе и снова кланяясь. — И он искал тебя.
— Ступай, Гилл, и скажи ему, что я скоро буду.
— Ты пойдёшь туда, где мама купается? — проговорил, чуть возвысив голос, Астианакс. — Она не любит этого.
Последние слова прозвучали почти надменно, и Неоптолем вспыхнул. Краска выступила на его лице, глаза яростно блеснули. Но он сделал над собою усилие и сдержался.
— Что поделаешь... Я тоже не люблю, когда она уходит, не спросив у меня разрешения!
И, сбежав с террасы, юноша вновь вскочил в седло.
Но едва он доехал до угла дворцовой стены, как дорогу ему заступила высокая фигура, и жилистая рука бесстрашно перехватила повод коня, уже перешедшего на резвый галоп.
— Постой, Неоптолем!
Юноша резко натянул поводья.
— Ты с ума сошёл, Феникс! Я мог тебя затоптать!
— И быть может, хорошо бы сделал, царь! Это лучше, чем мне увидеть на старости лет, как ты себя погубишь. Это не я, это ты сходишь с ума!
Старому другу царя Пелея и былому воспитателю Ахилла, Фениксу, было уже под восемьдесят. Но для своих лет он оставался удивительно крепок и ещё твёрд в ногах, настолько твёрд, что брал свой посох только для дальних прогулок, а по дворцу ходил без него, всё так же прямо держась и так же высоко поднимая голову. Он воспитывал и учил Неоптолема при жизни Пелея и после его смерти, и ему юный царь был обязан тем, что рано научился читать и писать, узнал кое-что из истории, легко и красиво говорил, отлично знал счёт и разбирался в законах. Правда, Феникс стал уже слишком стар, чтобы обучать его воинскому искусству. С семи лет военным наставником Неоптолема был могучий Пандион, воин, лишь чудом избежавший участия в первом Троянском походе: когда отплывали корабли Ахилла, он лежал со сломанной ногой, а после Пелей уже не отпустил его, желая оставить при себе и при внуке. Лишь спустя двенадцать лет Пандион отправился к троянским берегам с Неоптолемом и вместе с ним вскоре вернулся.
— Мне нужно, чтобы ты сошёл с седла и поговорил со мной, царь! — сказал Феникс. — Я не ездил с тобой в гавань встречать Менелая, но я отлично знаю, для чего он приехал. Некоторые из его воинов уже прибыли во дворец.
