Часть первая. Пропавшая принцесса
1. Не призрак
Глядя в небо над Бхаратой, я словно обменивалась с ним секретами. Познавала потаенное, личное, будто проникала за завесу ста миров. Стоило поднять глаза, и на миг я могла представить все, что небеса скрывали от прочих. Видела, как ветра распахивают серебристые рты в зевке и засыпают, свернувшись клубком. Видела луну, что изгибается улыбкой-полумесяцем. Поднимая глаза, я познавала жизнь, столь же необъятную, как само небо. Столь же бесконечную. И столь же неизведанную.
Но сегодня было не до витания в облаках. Долг приковал мой взор к погребальному костру, что медленно продвигался к гарему. Я подавила рвущийся наружу кашель. От закопченных курильниц тянулся дым, наполняя мои легкие густым приторным запахом горящих бархатцев. Подле костра рвали на себе волосы плакальщицы, подвывая и размазывая по лицам пепел. Я бы прониклась представлением, но их выдавали скучающие взгляды. Явно наемницы. Истинной скорби при дворе моего отца не было места.
От погребальной процессии гарем отделяла ширма из слоновой кости, но я все же мельком увидела раджу [1] через решетку. В белом шервани, на шее ожерелье с нанизанными родовыми камнями его детей. У самого горла в водянистом утреннем свете блеснули и мои камни – горстка тусклых сапфиров. Отец склонил голову к уху бледного придворного и заговорил вполголоса. Отнюдь не о мертвой жене на костре. Он, верно, даже имени ее не знал. Ее звали Падмавати. У нее было круглое лицо, и каждое утро она напевала, с затаенной улыбкой поглаживая свой растущий живот. Я ни разу не слышала от нее дурного слова. Ни о ком. Даже обо мне.
Нет, отец обсуждал войну. Ее тень нависала над нами испокон веков, порой незаметная, но незыблемая. Я мало что знала о войне, однако всюду видела ее след. На болезненно-желтоватом лице отца. В горестно опущенных бровях придворных. В опустевшей казне и под навесами, где дожидались сожжения некогда полные сил солдаты.
Я наклонилась ближе, пытаясь разобрать слова раджи, но меня тут же отдернули назад.
– Убирайся, – прошипела матушка Дхина. – Негоже тебе стоять впереди.
Я стиснула зубы, но отступила, не проронив ни звука. Не стоило давать женам лишний повод для злости. Хоть они и прикрывали губы шелком, слова их были остры, как обнаженные кинжалы. Никто не поверил придворному лекарю, объявившему, что Падмавати умерла родами. В их глазах существовал лишь один убийца…
Я.
* * *
В призраков в Бхарате тоже не верили, ведь мертвые не задерживаются на земле и мгновенно перерождаются. Освободившись, душа воплощается заново: тигром ли с великолепными полосками, ясноглазой гопи [2] или раджой в усыпанном драгоценностями одеянии. Я так и не решила, считать ли реинкарнацию способом устрашения или посланием надежды. «Следи за своими деяниями, чтобы не вернуться тараканом. Раздавай милостыню бедным, и в следующей жизни станешь богатым». Из-за этого все добрые поступки вызывали сомнения.
И все же приятно было сознавать, что в моем краю нет призраков. Значит, и я жива. Да, для всех вокруг я равно что мертвая, но хоть не призрак. Не спектральный отпечаток того, что существовало, умерло и не смогло покинуть наш мир. Это давало мне шанс на жизнь.
Когда погребальная процессия завершила свой путь, солнце едва озаряло небосвод. Скорбящие разбрелись сразу после королевской речи, и теперь на похоронах Падмавати верховодило лишь пламя. Когда же по дворцу разнесся звон полуденного колокола, даже запахи – дыма и лепестков, соли и жасмина – исчезли, унесенные ветрами в далекое и безмолвное царство мертвых.
Передо мной сверкали залы гарема, пронзительные, точно глаза хищника. Свет цеплялся за изгибы статуэток и скользил по отражениям в неподвижных водах бассейнов. Вдалеке распахнулись огромные двойные двери, запуская внутрь мягкий полуденный зной. Я никогда не доверяла тишине гарема.
В тени за моей спиной скрывались жилые комнаты и личные покои жен и моих единокровных сестер. Няньки в королевской детской укладывали малышей спать. Наставники занудно вещали помолвленным принцессам о землях и предках их будущих мужей.
У меня тоже была назначена встреча. С очередным наставником. Бедолаги. Никто из них не задерживался надолго – по моему ли решению или по собственному, зависело от человека. Не то чтобы я не любила учиться, просто от них не могла узнать того, чего на самом деле желала. Знания, к которым я стремилась, парили высоко над их головами. Буквально.
Снаружи, за толстыми стенами гарема, загрохотали гонги. В воздух с раздраженным криком взвились вырванные из сна попугаи. Знакомое шарканье остроконечных башмаков, перезвон золотых кисточек и нервные голоса слились в низкий гул. Советники отца направлялись в тронный зал, дабы выслушать его волю.
С минуты на минуту он должен был объявить о своих планах борьбы с мятежными королевствами. Сердце екнуло. Отец никогда не начинал вовремя, зато сразу переходил к делу, не тратя ни секунды на пустую придворную болтовню. Значит, мне пора было спешить в тронный зал, а ведь еще предстояло встретиться с «наставником недели». Я молилась, чтобы он оказался простаком. А еще лучше – суеверным.
Отец как-то сказал, что истинный язык дипломатии сокрыт в паузах между словами. Мол, главное орудие политика – тишина.
Как выяснилось, тишина также орудие шпиона.
Я сняла все, что могло издать хоть малейший шум – золотые браслеты, длинные серьги, – и спрятала за вырезанной из камня фигуркой майны. Перемещение по гарему походило на погружение в таинство. Из ниш вдоль коридоров выглядывали статуи грустноглазых богов и богинь, что изгибали спины, будто пойманные в вихре танца. Свет, преломляясь в гранях хрустальных чаш, падал на стены яркими лучами цвета свежей крови, а зажженные дии [3] обволакивали зеркала и залы дрожащей дымкой и ароматом лепестков. Я шла, касаясь острых краев. Мне нравилось ощущать под пальцами камень – его твердость напоминала мне о собственной материальности.
Стоило свернуть за последний угол, как по коже побежали мурашки от резкого смеха гаремных жен, наполнившего коридор. Единственное, что мне в них нравилось, это постоянство в привычках. Вся моя жизнь строилась на однообразии их будней. Я, наверное, с точностью до удара сердца могла предсказать, когда они решат обменяться сплетнями.
Я уже почти прошмыгнула мимо, как вдруг замерла от звуков имени… моего имени. По крайней мере, именно оно мне послышалось. Я сомневалась, но двинуться дальше не могла, как бы ни хотела убраться подальше отсюда.
