Книга Приговор некроманту - Владислав Жеребьев

Сергей Котов – вот как меня зовут. Друзья называют Серым, однополчане – Котом. Смеются многие, мол, девять жизней у тебя мужик. Старо, избито, однако в бою греет. Грело, точнее, а теперь я разве что в отставку не списан. Так уж повелось, что старую лошадь и пристрелить жалко, и в упряжку не поставишь.

Годков мне – сорок три. Староват я для майора, но, как говорят те же парни из роты, с гонором нашего Кота Серого – выше не прыгнуть. Ну, извините, господа. Хамства не терплю, неуважения, трусости. Часто говорю в глаза о тупости и бесполезности. За что и страдаю. День грядущий готовит гадость. На гражданку не сунешься. Ничего я не умею больше. Только воевать. Это, может, и пригодится, но не в нашей стране, а из нее я ни ногой.

История моя начинается прямо сейчас. Рутинная штука, караул. И в этот раз я спускаюсь с вышки, уставший. Ноги еле держат.

– Эй, Кот, тебя в штаб!

Усмехаюсь грустно. Вот так вот, с караула – и на ковер к командирам. Служба и без того не сахар, а тут еще и новое начальство пожаловало. Надоели хуже горькой редьки. Иду в караулку, передаю смену. Сдаю пистолет в оружейку и топаю вперед, мимо плаца, мимо казарм, вдоль высокого забора с егозой, за которым притаились остроносые бэмсы и мелькают механики в замасленных бушлатах. Шагаю мимо гарнизонного дома офицеров, через проходную и в штаб гарнизона. Десять ступенек вверх, посыльный вытягивается при виде моих погон. Я отмахиваюсь.

– Вольно, боец. Кто сегодня дежурный?

– Подполковник Северов, товарищ майор.

– Котова кто вызывал?

– Не могу знать. Уточните у дежурного.

Захожу внутрь, тут ноль реакции. В плексигласовом стакане, за пультом, около знамени, скучает Леха Северов, мой сокурсник, поймавший на погоны на одну звезду больше. Ручка шуршит по бумаге, Северов бормочет что-то себе под нос. Чуть слышно играет радио.

– Здорово, Леха! – громыхаю по гулкому дощатому настилу мимо очередного посыльного. – Встреваешь?

Северов отвлекается от кроссворда. Выдает вымученную улыбку.

– Тебя начштаба вызывал. Рвет и мечет.

– Кононов?

– Да, из новых. Сегодня первым делом на тебе вопрос заострил. Мол, плохо ты на нынешнее поколение офицеров влияешь, а с Синицыным так вообще палку перегнул.

История со старшим лейтенантом Синицыным была из разряда печальных. Едва он переступил порог казармы, как я сразу почуял гнильцу, а узнав фамилию лейтенанта и сопоставив ее с генерал-лейтенантом Синицыным, командиром нашей дивизии, сразу понял, что к чему. Младший Синицын оказался избалованным и наглым, службу нес спустя рукава и зачастую отсутствовал на построениях и планерках. Конфликтовать Синицын начал не сразу, сначала как следует разведал обстановку, обозначил свое положение «флажками» и до поры до времени неспешно существовал, пока не вышел со мной на открытый конфликт. Старлей ударил военнослужащего, срочника, простого солдата, только за то, что тот не крикнул «смирно», когда звездный мальчик появился в расположении.

Солдат стерпел, никому не донес, не побежал к высокому начальству, понимая, что только навредит и себе и ротному, а я такие выкрутасы терпеть не мог и, зажав зарвавшегося старшего лейтенанта в каптерке, как следует в нашем воинском братстве объяснил ему всю разницу между срочной и контрактной службой. Беседовал аккуратно, без синяков, но с пристрастием, и на пару дней положил Синицына младшего в лазарет с общим развивающим. Очухавшись, малец, разумеется, настучал своему высокопоставленному родственнику, а тот спустил собак на командира и начштаба. Разговор предстоял не из приятных.

Поднявшись на третий этаж, я, будто на голгофу, прошествовал к кабинету начальника штаба и, постучав, заглянул внутрь. Широкий, с огромными окнами, полками с литературой по тактике и строевому шагу и огромной картой с отметками, кабинет начштаба всегда вызывал у меня зависть. Как-никак моим профилем была оперативная подготовка, и я должен был состоять в группе командира, а там и до «теплого» места недалеко. Но не сложилось.

– Котов? – Голос нового начальства не был злым, однако и ничего хорошего в стальных нотках, проскользнувших в словах полковника Прозорова, я не услышал.

Войдя, я остановился, в нерешительности оглядевшись, не предложит ли руководство присесть, но полковник не торопился, и длинный стол для совещаний, где свободных стульев, окружающих его, было с десяток, остался для меня недостижимым миражом. Вместо этого Прозоров с громким хлопком закрыл ежедневник, встал и толкнул дверь. Ту самую дверь, которая была самым интересным в любом таком кабинете, дверь, за которой, как правило, таилась уютная комната с телевизором, холодильником, мини-баром и отдельным туалетом.

– Заходи, майор. – Прозоров шагнул внутрь и, немного позвенев в недрах мини-бара, вытащил оттуда початую бутылку коньяка. – Будешь?

Я отрицательно мотнул головой, так, на всякий случай, и получил кривую улыбку начальства.

– Правильно, – хмыкнул полковник. – А я буду. Мерзко.

Я остановился в проходе, обозревая кожаный диван и дорогую отделку приватной комнаты.

– Не понял, товарищ полковник?

– Ой, не дури. – Прозоров налил себе полстакана коньяка и одним махом опустошил его, крякнув. – Ой, не дури. Я же тебя по Синицыну вызвал. Ты вообще, дурья твоя голова, понимаешь, что сделал?

– Я? – Понимая, что разноса мне не избежать, я пошел на откровенность. – Прижал мерзавца. Руки распускает. Поведение его не достойно мундира, и я…

– Майор, давай без пафоса. – Полковник тяжело опустился на диван и, печально посмотрев на меня, вновь потянулся за бутылкой. – Я прочел твое дело. Три медали за отвагу, благодарности, куча выговоров с занесением. Непростой ты тип, Котов, но тут ты палку перегнул. Синицын же племянник комдива.

– Гнида, она и есть гнида, пусть даже с блатом, – оскалился я, но Прозоров, скорее, не обиделся, а огорчился.

– Дурак ты, Котов, – обреченно произнес он. – Ведь у меня есть четкое указание, сгноить тебя на корню, как прошлогоднюю картошку на продскладах. Я был у генерала, и он так орал, что у меня до сих пор в ушах звон стоит.

– Интересно. – Я без спроса присел на диван. – И как это – сгноить?

– Да просто. – Вдруг полковник остервенело махнул ладонью, рассекая воздух. – Наряд за нарядом, без командировок и отпусков. Ровно столько времени, чтобы ты до пенсии не разогнулся, а если срок подошел пенсионный, то списать тебя по возрасту. Сейчас в строевой части выясняют.

Мне стало грустно и обидно. Не то чтобы я был правдорубом или орал на каждом углу о несправедливости, просто был на голову выше стукача и действовал по делу, и, что удивительно, начальство это понимало и было на моей стороне.