ПРОЛОГ
Я убил Дмитрия Закольева.
Эта мысль, оглушительная в своей реальности, снова и снова взрывалась в голове Сергея. Он плашмя лежал на плывущем мшистом бревне, загребая руками воду и стараясь как можно меньше шуметь. Студеные воды озера Круглое, в двадцати пяти километрах к северу от Москвы, были его единственным путем к спасению. Сергей бежал, из Невской военной школы и от своего прошлого. Но можно ли было спастись бегством от того, что он стал убийцей Закольева?
Стараясь не удаляться слишком далеко от берега, Сергей вглядывался в темноту, чтобы не потерять из виду далекие холмы, которые то проглядывали сквозь туман, то снова исчезали в холодной мгле. Черная холодная вода озера, лишь только он снова начинал грести, тут же вспыхивала бликами в бледном свете луны. Плеск воды и пронизывающий холод на какое-то мгновение отвлекли Сергея, но снова и снова перед его глазами возникало мертвое тело Закольева, лежащее в грязи.
Закоченевшие руки и ноги уже отказывались повиноваться. Пора было выбираться на берег, пока и без того подтопленное бревно не пошло ко дну. Еще немного, подумал он, еще один километр, и — к берегу.
Этот способ побега был медленным и далеко не самым безопасным. Но у него было одно неоспоримое преимущество — вода скрывает все следы беглеца.
Наконец Сергей повернул к берегу. Соскользнув с бревна, он оказался по пояс в топком прибрежном иле. С трудом пробравшись через камышовые заросли, вышел на песчаный берег и бросился в лес.
Пятнадцатилетнего беглеца бил озноб, и не только от холода. Он понимал, что этому поступку суждено определить и его дальнейшую судьбу. Но вся его молодая жизнь, вся череда ее событий словно бы подводили его к этому решению и к этому выбору. Пробираясь сквозь лесную чащобу, он вспоминал пророческие слова своего деда, вспоминал, с чего все это началось...
В ту осень 1872 года ледяные ветры рвались на запад, через покрытую мхом сибирскую тундру, насквозь продувая Уральские горы и северную тайгу, бескрайние сосновые и березовые леса, окружавшие город Санкт-Петербург, ценнейший из бриллиантов в короне Матушки-России.
Ледяной ветер растекается по улицам города от стен Зимнего дворца, вдоль Невы, вдоль девяти сотен каналов, перекрытых восьмью сотнями мостов, чтобы затем разбиться в стенах небольших особняков, в куполах увенчанных православными крестами церквей. Рядом с рекой, в городских парках, бронзовые Петр Великий, Екатерина и Пушкин — царь, царица и поэт — словно караульные, заняли свой пост в бледном свете недавно зажженных уличных фонарей.
Колючий ветер срывает последнюю порыжелую листву с голых веток, раздувает теплые юбки гимназисток и треплет волосы двух мальчишек, затеявших бороться во внутреннем дворике небольшого двухэтажного особняка неподалеку от Невского проспекта. Ветер шевелит занавеси в открытом окне второго этажа. В окне — женский силуэт.
Наталья Иванова кутается в теплую шаль, приоткрывает окно, глядя во дворик, где ее малыш, Саша, затеял кучу малу со своим другом Анатолем. Он обхватил Сашу и пытался было подножкой свалить его с ног. Но не тут-то было. Саша едва заметным движением увернулся и сам бросил Анатоля через бедро — этому приему научил его отец. Довольный собой, Саша радостно закричал петушиным голоском. «Какой, однако, он сильный мальчик, - подумала Наталья, — весь в отца». Хотела бы она иметь столько энергии, особенно сейчас, когда она ждала второго ребенка. Свинцовая усталость не отпускала ее ни на минуту. «Чего же удивляться, милочка, — все повторяла повивальная бабка, с некоторых пор находившаяся при ней почти неотлучно. — Женщине такого хрупкого сложения заводить второе дитя не следует». Но Наталья верила, что способна дать жизнь второму их с Сергеем ребенку, и только молилась, чтобы у нее хватило сил выносить полный срок.
Наталья еще сильнее закуталась в теплую шаль. Надо же, а мальчишкам все нипочем. Такой холодный ветер, а они знай себе играют.
— Саша! Анатоль! Ну-ка живее в дом, пока дождь вас не застал!
Но порыв ветра отнес звук ее слабого голоса прочь от детских ушей, да и сами-то уши в таком возрасте готовы слышать лишь то, что хочется слышать, и только.
Наталья закрыла окно и вернулась к своей кушетке.
Повитуха, все так же мерно работая спицами, о чем-то рассказывала ей, и Наталья, присев рядом, лишь вздохнула и принялась расчесывать свои длинные черные волосы. Она хотела выглядеть как можно привлекательнее, ведь Сергей вот-вот должен вернуться домой.
— Ты отдохни, пожалуй, — тем временем сказала повитуха, — а я выйду, приструню мальчишек.
Еще не утихли ее шаги на лестнице, как Наталья услышала: застучали дождевые капли по подоконнику. А вместе с ними появился и новый звук, на этот раз уже где-то над головой — топот маленьких ножек и озорной визг. «Они снова по шпалере залезли на крышу», — подумала с раздражением и тревогой, так знакомой матерям всех сорванцов.
— Немедленно слезайте! — закричала она в окно. — Только осторожнее, слышите меня?
Снова смех и возня, теперь уже точно на крыше, мальчишки все-таки забрались туда.
— Сию же минуту вернитесь, иначе обо всем станет известно отцу!
— Не волнуйся, мамочка, — послышался Сашин голосок. — Мы уже спускаемся. Только отцу ничего не говори.
И опять смешки и возня.
Не успела Наталья отойти от окна, как вдруг послышался ужасающий скрежет, и раскатистый смех сменился пронзительным криком, который резко оборвался где-то внизу. А потом наступила тишина.
Наталья настежь распахнула окно. Ужасная картина открылась ей. Внизу лежали два неподвижных тела.
Наталья и сама не заметила, как оказалась внизу. В отчаянии она склонилась над двумя распростертыми на мокрой траве телами, не замечая ни холода, ни начавшегося дождя. Внезапно липкая тошнотворная чернота обрушилась на нее, потащив за собой куда-то вниз, в темную пропасть...
Но внезапная боль внизу живота, словно вспышка, вернула ее назад из бездны, и Наталья, словно сквозь пелену, увидела повитуху и мужчину, стоявшего рядом с ней. Они стали поднимать ее, но Наталья сама рванулась, когда послышался слабый детский стон. Она бросилась было к Саше, но это был другой мальчик, Анатоль. У него была сломана нога.
