Две достойные дамы, Лилия Степановна и Ирина Павловна, сидели на лавочке у подъезда и с нечеловеческим интересом наблюдали за тем, как грузчики втискивают в дверь диван. Дверь, кстати, была вполне нормальной, раньше диваны в нее проходили без сучка и задоринки, но этот!
— Сколько ж сюда задниц сядет? — весело поинтересовалась Ирина Павловна. — Вот падлы, олигархи чертовы! Инфляции на них нет! Им вона диваны на мильен, а у меня дома ковер драный!
— Это потому, Ирина Павловна, что вы сквернословите вместо того, чтобы работать! Починили бы лучше свой ковер! — заметила Лилия Степановна.
Хозяин дивана в это время ехал в красивой, страшно блестящей машине, смотрел по сторонам, вдыхал запахи городской липы и не мог понять — ему хорошо или нет? Рядом сидела молодая жена, длинноногая, такая красивая, и молчала. Ну, с ней понятно, она эту улицу в первый раз видела, а сам город — в третий.
— Чистенько… и тихо так, трындец! — грустно сказала Оля.
— Ага! И это самый центр — и Европы, и города! Мы с тобой в самом центре! И у нас тут родовое гнездо в тополях! Второй этаж, все удобства!
Оля кивнула. И стало отчетливо видно, что ей не весело.
Вадим еще помолчал, борясь с желанием взять ее за руку, или за коленку, или за то, что окажется рядом. Или некорректно тормознуть — так, чтобы колбаснуло вперед вместе со всеми ее кудрями, и крикнуть при этом: «Да что ж тебе все не в кайф? Что ни делаю — все не в кайф!»
Подождал тридцать секунд, и все успокоилось.
— Сейчас я тебе покажу квартиру, в которой мы будем жить, — он взял ее за руку. — Представляешь, ты сейчас в первый раз увидишь свою собственную квартиру, разве не в кайф?
Кивнула.
Дура.
Таня поставила чашку на подоконник. Сколько себя помнила, всегда ставила чашку на подоконник, потом сидела, смотрела в окно, пила чай (молоко, воду, другое). Двор был не то чтобы многолюдный — бабушки, парочка каких-нибудь пацанов с палками, причем пацаны всегда орали дикими пронзительными голосами и отвлекали от дум, — но просто вдали за толстыми дворовыми тополями и гаражно-сарайным островком пролегала улица, и вот там-то жизнь кипела со страшной силой. Если считать всех прохожих, то один из десяти обязательно был интересный: художник какой-нибудь с мольбертом, дяденька в рясе и с бородой, девочка со скрипкой и нежеланием идти туда, куда шла, — один раз такая девочка добрела до Таниного подъезда и долго понуро сидела под окном, разрезая ногтем травинки. Потом, конечно, удалилась.
Словом, в окно всегда было приятно посмотреть. И на подоконнике в связи с этим образовались несмываемые чайные круги и трещинки.
Сейчас на скамейке сидели тетя Лиля из второй квартиры и мама. Лица их выражали радость и удовлетворение происходящими вокруг процессами. Процессы, кстати, были довольно бурными: ходили люди, куда-то нервно звонили.
А на разбитом тротуаре стоял красный диван. В подъездную дверь он не входил и не мог войти.
— Игорь, иди посмотри, какой Вадим диван привез! Пришел Игорь, муж, посмотрел.
— А кто такой Вадим?
— А я тебе не рассказывала? — Таня уткнулась лбом в стекло, пытаясь увидеть, где же у дивана начало. — Интересная, кстати, история. Этот Вадим раньше жил здесь, в пятой квартире, мы даже общались какое-то время. Очень милый, интересный человек, все что-то чертил, рисовал, поступал куда-то, а потом он…
Хлопнула дверь санузла — Игорь выбрал другое развитие сюжета. Но Таня не обиделась: он же не просто так сейчас ушел, а по делу!
Позвонили с Предприятия. Вадим немножко поругался в телефон, потом развернул машину и двинулся в направлении, обратном первоначальному.
— Куда мы? — законно поинтересовалась Оля, Оленька, отреагировала, наконец.
— Да вот ребята-партнеры позвонили, сказали, что срочно нужно вмешаться. Привезли оборудование, но не хотят отгружать: у них тут, видите ли, с сегодняшнего дня изменения в законодательстве… Да тебе не интересно!
— Не интересно, — честно призналась Оля. После чего Вадим просто тупо остановился у тротуара и сказал:
— Оль, у меня и без того проблем — во!.. В общем, ты погуляй пока, купи что-нибудь… Я вопросы порешаю, потом тебя подберу. Что это за улица? — он высунулся в окно, повертел головой. — Ладно, разберемся… Телефон с собой?
Оля не сразу поверила в такой поворот. Оставить ее одну? В незнакомом городе? На улице, названия которой никто не знает? Зашибись!
— Есть у меня телефон!
— Если что — звони. Будешь со мной через Москву разговаривать.
Оля, таинственно улыбаясь в сторону, открыла дверцу.
— Надо будет подключиться к местным операторам. Слышь, Оль?
— Слышу! — Оля хлопнула дверью, встала в лужу и пошла довольно быстрым шагом куда глаза глядят, утопая каблуками в полужидком от грязи придорожном газоне.
Спиной ждала, что Вадим выйдет следом, догонит ее, что ли. Но машина постояла, потом уехала.
И сразу — так уныло.
Оля выбралась на тротуар и зацокала себе вперед, оставляя маленькие комочки грязи. Высокие каблуки, короткая курточка со стразиками из какой-то коллекции прошлого сезона, кажется, но это никого не волнует, поскольку потенциальных зрителей у нее — вон тот старый дед на остановке да парочка пенсионеров у витрины аптеки. Все.
И Вадим говорит, что это центр? Чем и где тогда была ее жизнь до этого?
Страшно хотелось выпить водки, вообще любой обжигающей фигни, чтобы сразу отшибло и согрело, чтобы перестало казаться, что жизнь проиграна. Водка очень хороша в таких случаях. К ней бы еще туманные зеркала вокруг, которые отразят грустную Олину красоту, саксофон и улыбчивого, понимающего бармена.
— Простите, пожалуйста! — Оля наклонилась к старичку у аптеки. — А где здесь какой-нибудь… я не знаю… бар… кафе…
Пенсионеры удивленно переглянулись, пошевелили губами, потом дама вспомнила, что в универмаге через четыре остановки есть кафетерий.
Офигеть. Кафетерий.
Оля пошла дальше, и жгучая ярость в ней начала потихоньку выплескиваться наружу. Привез, осчастливил! Центр Европы! Родовое гнездо на втором этаже! Тополя под окном! Все удобства! Даже кафетерий в четырех остановках!
Дрожала неоновая лампа в аптечной витрине. Оля шла, блестя глазами и коллекционной курткой, спотыкалась о неровности тротуара и была нелепа на этой улице до ужаса.
— Девушка, куда поедем? — громко поинтересовался одинокий таксист в кустах. Ему тоже было грустно, ему тоже хотелось движения.
Очень злая Оля сначала хотела не обратить внимания, потом передумала и свернула к таксисту. Приближалась к нему — красивая и свирепая. И таксист в какой-то момент, видимо, пожалел о своем предложении, только бежать уже было поздно. Тогда он скоренько открыл дверцу даме, чем сам себя удивил, и галантно ждал, пока она усядется.
