Пролог
ВОР И СТОРОЖЕВОЙ ПЕС
В 1964 году, в то самое время, когда The Beatles готовили вторжение на волны американских радиостанций, Маршалл Маклюэн опубликовал работу «Понимание медиа. Внешние расширения человека» и мгновенно превратился из никому не известного учёного в звезду. Эта книга - пророческая, афористичная и сногсшибательная - была истинным продуктом 1960-х, десятилетия, ушедшего в прошлое, которое мы вспоминаем по «кислотным трипам»1, запускам ракет на Луну, путешествиям внутрь самого себя и по всему миру. «Понимание медиа» представляло собой, в сущности, пророчество, говорившее об исчезновении линейного мышления. Маклюэн заявил, что «электрические медиа» XX века - телефон, радио, кино и телевидение - позволили преодолеть тиранию печатного текста над нашими мыслями и чувствами. Наша изолированная, фрагментированная личность, на протяжении столетий вынужденная ограничиваться частным чтением напечатанных страниц, вновь обретала полноту, соединяясь с другими в глобальном эквиваленте родоплеменной деревни. Мы приближались к «стадии технологической симуляции сознания, когда творческий процесс познания коллективно и корпоративно расширен до масштабов всего человеческого общества».
Но даже на вершине своей славы «Понимание медиа» оставалось книгой, которую обсуждали чаще, чем читали. В наши дни она превратилась в культурную реликвию, а круг её читателей часто ограничен студентами университетов, изучающими вопросы медиа. Однако Маклюэн, шоумен ничуть не меньше, чем учёный, был мастером ярких фраз, и одна из них, возникшая из контекста всей книги, продолжает жить как самостоятельное высказывание: «Средство коммуникации есть сообщение». Однако, повторяя этот парадоксальный афоризм, мы часто забываем, что Маклюэн не просто признавал и приветствовал преобразующую силу новых коммуникационных технологий. Он озвучил предупреждение об угрозе, создаваемой этой силой, и о риске, связанном с нашей забывчивостью об этой угрозе. «Электрическая технология хозяйничает у нас дома, - писал он, - а мы немы, глухи, слепы и бесчувственны перед лицом её столкновения с технологией Гутенберга, на основе и по принципу которой сформирован весь американский образ жизни». Маклюэн понимал, что какое бы новое средство коммуникации ни появилось, люди естественным образом обращают внимание на содержание информации (контент), которое она в себе несёт. Они обращают внимание на новости, услышанные по телевизору, музыку на радиоволнах или слова, произнесённые собеседником при разговоре по телефону. Технология коммуникации, даже самая потрясающая, становится незаметной на фоне передаваемой с её помощью информации - фактов, развлекательного содержимого, инструкций и общения. Когда люди начинают спорить (как всегда) о том, хорош или плох эффект того или иного средства коммуникации, то предметом спора чаще всего служит его содержание. Энтузиасты восторгаются, а скептики его осуждают. Подобные споры возникали в отношении практически любого нового средства коммуникации, начиная с книг, выходивших из-под печатного пресса Гутенберга. Энтузиасты, по вполне уважительной причине, восхваляют потоки контента, доступного благодаря новой технологии. Для них это символ «демократизации» культуры. Скептики же, по не менее веским причинам, обсуждают грубость содержания, воспринимая его как сигнал «оболванивания». Рай для одной стороны - безжизненная пустыня для другой.
Последний раз подобные споры возникали в связи с Интернетом. Столкновения между энтузиастами и скептиками в отношении Всемирной сети продолжаются уже два десятка лет и происходят в десятках книг, статей, тысячах постов в блогах, видеоклипах и подкастах. Расхождение позиций достигло своего максимума: энтузиасты предвещают появление нового золотого века в области доступа к информации и сотрудничества, а скептики оплакивают наступление нового Средневековья, времени посредственности и самолюбования. Разумеется, споры были важны всегда (и в данном случае предмет спора не так важен). Но так как в данном случае спор затрагивает вопросы личной идеологии и вкуса, они зашли в тупик. Точки зрения стали всё более экстремальными, а нападки участников спора друг на друга приобрели личный характер. «Луддиты!» - смеётся энтузиаст. «Филистимляне!» - отвечает ему скептик. «Кассандра!» - «Поллианна!»2
И энтузиаст, и скептик упускают из виду одну важную вещь, замеченную Маклюэном: в долгосрочной перспективе содержание того или иного сообщения начинает определять наши мысли и действия значительно меньше, чем само сообщение. То или иное популярное средство коммуникации представляет собой наше окно наружу, в окружающий мир, и вовнутрь, в самих себя. Оно формирует то, что мы видим, и то, как мы это видим. Со временем, если мы пользуемся этим средством достаточно часто, оно меняет нас самих - как личности и как общество в целом. «Воздействие технологии происходит не на уровне мнений или понятий», - писал Макпюэн. Скорее, оно меняет «способы восприятия, последовательно, не встречая сопротивления»3. Конечно, эта фраза содержит в себе преувеличение, однако её основная мысль неизменна. Медиа творят чудеса или злые шутки с нашей нервной системой.
Наша чрезмерная концентрация на содержании сообщения часто не позволяет увидеть глубинные эффекты, связанные с ним. Мы так увлечены технологиями, что не замечаем происходящего внутри собственных голов. В конце концов, мы начинаем притворяться, что сама по себе технология ничего не значит. Мы убеждаем себя, что важно лишь то, «как мы её используем». В результате, успокоив себя, мы начинаем высокомерно считать, что всё под контролем. Технология представляет лишь инструмент, никак не используемый до тех пор, пока мы не возьмём его в руки, и перестающий работать, стоит отложить его в сторону.
Маклюэн цитировал достаточно циничное заявление, сделанное Дэвидом Сарноффом, медиа- магнатом, инициатором радиопрограмм на RCA и основателем телевизионного канала NBC. В своей речи в Университете Нотр-Дам в 1955 году Сарнофф отверг критику СМИ (благодаря которым он создал собственную империю и сколотил немалое состояние). По его мнению, все вредные последствия технологий, являются проблемой слушателей и зрителей: «Мы слишком предрасположены делать технологические инструменты козлами отпущения за грехи тех, кто ими орудует. Продукты современной науки сами по себе ни хороши, ни плохи; их ценность определяется тем, как они используются». Маклюэн высмеял эту идею и нелицеприятно отозвался о Сарноффе как о «гласе современного сомнабулизма». Маклюэн понимал, что каждое новое средство коммуникации изменяет нас. «Наша обычная реакция на все средства коммуникации, состоящая в том, что значение имеет только то, как они используются, - это оцепенелая позиция технологического идиота», - писал он. Содержание, переносимое средством коммуникации, «подобно сочному куску мяса, который приносит с собою вор, чтобы усыпить бдительность сторожевого пса нашего разума».
Но даже Маклюэн не мог представить себе масштаб пиршества, что накроет нам Интернет: блюдо за блюдом, одно сочнее другого, и ни минуты на то, чтобы перевести дух между ними. После того как компьютеры, завязанные в Сеть, уменьшились до размеров iPhone или BlackBerry, пир стал мобильным, доступным в любое время и в любом месте. И дома, и в офисе, и в машине, и в классе, и в кошельке, и в кармане. Даже те, кто настороженно относятся к росту проникновения и влияния Интернета, обычно не позволяют своему беспокойству мешать им пользоваться и наслаждаться новыми технологиями. Кинокритик Дэвид Томсон как-то раз заметил, что «когда мы уверены в средстве коммуникации, наши сомнения можно считать несущественными»6. Сам он говорил о кино и о том, каким образом кино может проецировать ощущения и чувства не только на экране, но и на нас самих - лояльную и поглощённую просмотром аудиторию. Его комментарий применим и к Интернету, причём даже в большей степени. Экран компьютера щедро делится с нами информацией и делает это удобным для нас образом, отметая все сомнения. Он верно служит нам, и мы отказываемся замечать, что одновременно он становится нашим хозяином.
