Пролог
Славий спускался по шатким деревянным ступенькам, и те надрывно скрипели от каждого его шага. Впрочем, видит бог, кое-чьи нервы были расшатаны за последнее время куда больше этих ступенек. И, кажется, подмечать это начинали все, не только близкие друзья, хорошо его знавшие. А вот это было уже совсем нехорошо. Того и гляди, за спиной начнутся шепотки, посмеивания и разговорчики о смене лидера.
Наконец, он миновал спуск и, пригнув голову, прошел в узкий сырой коридор:
— Генерал! — молодой парень-караульный в светло-зеленой форме вытянулся по струнке.
Не зря его приставили сюда нести караул — нелишняя предосторожность, даже если учесть катастрофическую нехватку людского ресурса.
— Как вел себя заключенный?
Высокая тощая женщина, неотступно следовавшая за генералом, при упоминании узника вздрогнула и нетерпеливо посмотрела на караульного.
— Ни звука…, — юноша беспокойно оглянулся на дверь и понизил голос. — Так тихо, что даже подозрительно. Крысы и те перестали скрестись с тех пор, как он здесь…
Славий нахмурился и подал знак караульному открыть камеру. Замки один за другим зловеще щелкали. Когда же дверь под мерзкий скрип ржавых петель отворилась, генерала и его спутников обдало сладковатым душком тухлого мяса.
Камера представляла собой каменный мешок без окон с единственным вентиляционным отверстием под потолком. Откуда же тогда у ног узника взялись дохлые крысы со свернутыми шеями? Женщина позади генерала ахнула, но быстро взяла себя в руки.
Она стремительно, словно чувствуя, что сила духа вот-вот может ей изменить, прошла внутрь и встала перед заключенным.
— Ты знаешь, кто я?! — тон разговора она сразу взяла погромче и повыше — как будто не понимая, что это только выдает ее волнение.
Узник поднял лицо. На глазах его была тугая повязка. Он тряхнул головой, чтобы откинуть спутанные волосы. Шея его неловко дернулась, и он снова опустил лицо вниз, сверкнув широким металлическим ошейником с прикованной к нему цепью.
В тусклом освещении камеры блеснули и браслеты оков на руках и ногах заключенного, и хотя это было видно всем, они все равно чувствовали себя в опасности.
Славий оглядел пленника, пытаясь уловить в нем черты восемнадцатилетнего парня — еще ребенка, по сути — того, кем бы мальчик мог быть, если б не попал в дурные руки. Теперь же на узнике была помятая красная рубашка и запыленные черные костюмные брюки. Униформа инспекторов Канцелярии не отличалась оригинальностью. Вот только мальчик этот не был обычным инспектором: он был учеником Верховного Канцлера. Это было последнее, что передал ему его человек в Канцелярии, прежде чем он утратил с ним связь.
— Ты знаешь, кто я? — нетерпеливо повторила свой вопрос женщина.
— Как я могу знать? — заговорил парень медленным и насмешливым голосом. — Хотя сразу же узнаю и поприветствую вас, как полагается, как только снимут повязку с глаз.
— Не смей врать мне! Таким тварям, как ты, не нужны глаза, чтобы видеть!
Генерал поспешил подойти к своей спутнице, понимая, что она находится на грани срыва. Однако пленника это порядком позабавило. Он заливисто рассмеялся, запрокинув голову и позвякивая оковами.
— Я польщен! Ну надо же! Я знал, что о нас ходят разные слухи в среде несогласных, но чтобы настолько… хотя… — бледные губы узника сложились в подобие улыбки. — Я узнаю ваш голос. Мы встречались… вот только где?
— Не прикидывайся! Ты забрал моего ребенка! Мою маленькую девочку со светлыми косичками и голубыми ленточками в волосах?! — голос женщины взлетел до крика, — Что ты с ней сделал?
— Я? Забрал? — казалось, парень искренне удивился. — Как странно. Я, конечно, не привык перечить женщинам, но вы уверены?
Несчастная мать, позабыв о какой-либо необходимой сдержанности, обрушила на притворщика град проклятий вперемешку с потоками горестных рыданий. Заключенный продолжал сидеть не шелохнувшись, нисколько не тронутый этим неистовством. Генерал уже было хотел подать знак ожидавшему караульному, чтобы тот вывел женщину, но пленный заговорил.
— Ах, да… Знакомые рыдания. Точно так же вы выли тогда, в маленькой деревушке несогласных за реликтовым лесом, я прав? — не дождавшись возражений, он продолжил. — Малышка была больна, и я сделал одолжение, забрав ее у вас. К тому же я оставил вам достойную оплату. В городах женщины получают за детей вдвое меньше, будьте уверены.
— Что ты с ней сделал? Где она сейчас? — севшим, обессиленным голосом прошептала безутешная мать.
— Понятия не имею, что с ней стало, — повел плечами узник. — Я сдал ее в один из распределителей. Уверен, она счастлива. Если, конечно, ее сумели спасти. Бедняжка была так слаба…
Мелко дрожа, женщина осела на пол. Генерал уже подал знак уводить ее, как пленник снова заговорил, растягивая слова:
— Неужели вы сами не стали счастливее после того, как я избавил вас от необходимости выхаживать больного ребенка? Это так утомительно и печально. Вы должны сказать мне спасибо.
Славию с караульным пришлось силой удерживать женщину от «благодарности», в качестве которой она намеревалась свернуть пленнику шею. Генерал силой вытолкнул ее за дверь, приказав немедленно отправить несчастную мать к врачу. Видимо привести женщину сюда было не самой лучшей идеей. Попытку достучаться до инспектора Канцелярии можно считать провалившейся. А так хотелось проверить, есть ли в этом парне еще сочувствие и человечность…
— Почему вы не ушли с остальными двумя, генерал? — тихо спросил узник, стоило им остаться вдвоем.
— Откуда ты узнал, что я здесь?
— Таким тварям, как я, не нужны глаза, чтобы видеть, — передразнил он и зловеще усмехнулся. — Но должен признаться, что ждал вас позже. Так что, можете считать, я разочарован.
Генерал поежился, отступив назад. «Это всего лишь подросток», — подумал он, пытаясь взять себя в руки.
— Как мне тебя называть? Защитник? Не слишком ли пафосное имя ты себе выбрал, мальчик?
— Я не выбирал ни одно из своих имен, — равнодушно отозвался инспектор.
— Может, мне стоит тогда называть тебя так, как нарекла тебя мать? — генерал выдержал паузу. — Йон?
Если инспектора что-то и задело, то виду он не подал. Лишь коротко повел плечами, словно показывая, что ему все равно, кто и как его называет.
— Мы знаем о тебе все, Йон. Никто не винит тебя. Тебе много пришлось пережить. Мы хотим помочь тебе стать прежним.
— Прежним?
— Таким, каким ты был до Канцелярии.
— То есть десятилетним пацаном, шарахающимся от собственной тени и цепляющимся за материнскую юбку? — с издевкой уточнил заключенный.
