4 августа 2077 года. Буэнос-Айрес
Иоанн Н. Касидроу завязал галстук старомодным виндзорским узлом и подмигнул своему отражению в зеркале. Ему в ответ подмигнул не располневший пожилой мужчина, а ухмыляющийся юноша с озорными глазами. Морщинистые пальцы ловко выпрямили красный галстук с гербом королевской семьи Великобритании — личный подарок Его Величества. Иоанн надел пиджак, проверил коммуникатор за правым ухом и закрыл дверь своего «люкса».
Он спустился в холл отеля, улыбнулся портье и вышел на улицу. Кажется, собирался дождь — сквозь серое с молочными разводами небо сочился солнечный свет. Резко пахло морем и городской пылью. Кричали чайки, шумели пешеходы, на перекрытой дороге раздражённо гудели автомобили.
Иоанн ухмыльнулся, вдохнул поглубже (мантра «Гринпис»: не-экологически-чистый) воздух мегаполиса, запахнул пиджак и резво преодолел два с половиной метра до машины. Полицейские из отряда сопровождения надели шлемы и включили сирены мотоциклов. Водитель серебристого бронированного лимузина запустил двигатель. Телохранитель распахнул дверь, и Иоанн сел в машину.
— Добрый день, — улыбнулся ему сидевший напротив помощник. — Как вы спали?
— Привет, — сказал Иоанн, — хуже тебя.
Кортеж тронулся. Мотоциклисты спецсигналами разогнали небольшой затор перед светофором. Выглянув в окно, Иоанн успел заметить исчезающий за поворотом купол старинной башенки, вокруг которой построили отель в стиле хай-тек. Улицы Буэнос-Айреса всегда многолюдны с утра, подумал Иоанн, но сегодня людей чересчур много. Он повернулся к помощнику:
— Как там моя речь?
— Посмотрите. — Помощник передал Иоанну планшет. — Звонила ваша дочь.
— Да-а? — Иоанн пробегал глазами текст. Приходилось напрягаться, читая мелкий шрифт: он продержался до семидесяти восьми — срок немалый, пора бы уже перестать выпендриваться и сходить на очередную коррекцию зрения или надеть электронные очки. Но нет, всё проклятая старческая упёртость — лучше уж совсем ослепнуть, чем капитулировать перед временем. Раньше Иоанн с иронией вспоминал, как артачились, старея, его родители: очки, стент, трость, костыль, операция, инвалидная коляска, слуховой аппарат, протезы, импланты, пересадка… Он проходил всё это с ними и недоумевал: что же их так пугает, что не даёт им примириться с возрастом? Теперь он, похоже, знал. Они не воевали со временем — просто упрямились. — Которая?
— Лэтти, — ответил помощник. — Это насчёт Генри.
— Опять недовольна моим внуком?
— Просила позвонить ему. Сказала, Генри уже неделю не ночевал в общежитии университета, и вам нужно его вразумить.
— Так и сказала?
— Сказала, вы единственный, кого Генри слушает.
— У него есть отец. — Иоанн вернул планшет помощнику. За окном медленно двигались толпы людей — сирены сиренами, но дорогу не спешили уступать, и мотоциклисты ехали перед лимузином с черепашьей скоростью. — В конце концов, он подросток и учится в другой стране, что из этого ей непонятно?
Помощник промолчал.
— Она сама хотела, чтобы он поступил в Аббертон. Я её предупреждал. Вот пусть и прекратит теперь его дёргать.
— Звонить Генри вы будете?
— Буду. — Иоанн откинулся спинку кресла. Машина шла мягко, салон изолировал от наружных звуков. Иоанн не слышал, что орут люди на улице, только видел, как они раскрывают рты и размахивают флагами. Полицейские стояли вдоль тротуаров ровными рядами, выставив щиты, надвинув на лица забрала и держа дубинки наперевес. В толпе за ограждениями мелькали плакаты и транспаранты, но пока всё вроде бы было мирно.
— Националисты? — спросил Иоанн.
— Антиглобалисты, — ответил помощник.
— Ах да! До сих пор не научился видеть разницу.
— Им разрешили публичную демонстрацию, вы же знаете.
— Свобода слова, старая шлюха, — рассмеялся Иоанн. — Из-за неё я могу не успеть на заседание. Можно превратно понять, да?
— Лучше скажите, когда будете звонить Генри.
— После.
— Мы закончим около шести, — сказал помощник, — и если вы планируете остаться на приём…
Он замолчал.
— А вы планируете?
— Не больше часа.
— А с прессой?
— А что с ней?
— У вас три интервью и участие в пресс-конференции по окончании…
— На пресс-конференцию пойду. Просто напомни мне позвонить Генри и его матери после.
— Разница три часа, — напомнил помощник. — Если вы вернётесь около одиннадцати, у Генри будет два часа ночи.
— Ну, если бы он в два часа ночи спал, его мать бы меня не тревожила, — улыбнулся Иоанн. — Иногда я думаю, дочери вообще не помнят о моём существовании, так что поблагодарю Генриха от всей души.
— Напомню вам по дороге в отель, — сказал помощник.
Иоанн кивнул и отвернулся к окну. Они проезжали мимо красивых старинных зданий — ветхие облупившиеся фасады нуждались в реставрации, но от них веяло духом старины, и Иоанн невольно представил, как сто, двести, триста лет назад из этих подъездов выходили люди — во что они были одеты, как женщины держали кавалеров под руки, о чём они вели беседы, как фырчали запряжённые лошади, скрипели колёса карет… выносим ли был запах стоков вдоль мостовой?
— Ваше выступление будет во второй части, — сверился с расписанием помощник. — После перерыва, когда приедет генсек и пул президентов…
— Во сколько? — спросил Иоанн.
— В пять. Вы выступаете сразу после отчёта директора «Меча». Он хочет лично передать вам слово.
— Ещё бы старина Мик не хотел бы передать мне слово сам! — рассмеялся Иоанн. — Мик помнит, кто двадцать лет назад предложил ему работу. Наглец и выскочка, зато честный.
— Правда? Честный — и стал директором «Меча»?
— Он обожал спорить, — проигнорировал шпильку Иоанн, — но однажды перепутал Йемен с Оманом.
— Так вот почему их конституции так похожи. Автор просто не видел разницы и заполнял шаблон…
— Всё и сам знаешь, да?
— Простите, — усмехнулся помощник.
— Что-то ещё?
— В перерыве с вами хотел поговорить генсек.
