Пролог
12 января 1920 г.
Днем, когда Флоренс Шор вышла из такси, приехав к вокзалу Виктория, часы на его фасаде показывали без четверти три. Поездка сюда из Хаммерсмита, конечно, обошлась дороговато, но женщина чувствовала, что заслужила ее. Такой стиль прибытия приличествовал ее новой шубе, которую она купила себе в качестве подарка ко дню рождения и впервые надела только вчера, желая произвести впечатление на свою тетушку, баронессу Фарину. Угощая племянницу китайским чаем с имбирными печеньями, та извинилась за отсутствие пирожных.
Всего лишь двадцать часов назад Флоренс выходила с этого же вокзала, вернувшись из поездки к родственнице в Танбридж. Теперь же она собиралась ехать почти в ту же сторону, в Сент-Леонардс-он-Си, где в квартире над закусочной жила ее хорошая подруга Роуз Пил. Помимо самого дня рождения и новой шубы — причин, уже достаточных для того, чтобы нанять такси, а не тащиться по городу на двух автобусах, — Флоренс оправдывала свой выбор транспорта солидным багажом: чемодан с документами, еще один большой чемодан, косметичка, зонтик и дамская сумка. Более того, к вопросу о безрассудных тратах: со дня ее демобилизации прошло всего два месяца, поэтому она могла позволить себе некоторое расточительство, учитывая также унаследованные пять лет назад деньги сестры. Не говоря уже о собственных сбережениях. В общем, они и позволили ей обрести решимость, и Шор подозвала носильщика. Она даст ему щедрые чаевые, если он без всякого недовольства донесет ее вещи.
— На девятую платформу, пожалуйста, — сообщила она ему и добавила: — К вагонам третьего класса. — Ее потворство своим желаниям имело пределы.
Освободившись от багажа, Флоренс поправила аккуратную меховую шляпку и встряхнула подол длинной юбки. Довоенная мода лучше подходила ее фигуре — она не смогла отказаться от привычки носить корсет, хотя иногда ей этого и хотелось. Но однажды, выйдя из дома без корсета, Шор почувствовала себя так, словно прогуливалась по улице голой.
Как обычно, она машинально ощупала сумочку и, вооружившись зонтиком, как прогулочной тростью, целеустремленно направилась к билетному залу. Нет смысла попусту тратить время.
На вокзале имелось почтовое отделение, и Флоренс задумалась, не следует ли ей послать открытку консьержу в пансион с сообщением о своем отъезде, но потом отказалась от этой мысли. В конце концов, можно написать ему и из Сент-Леонардса. Подойдя к билетным кассам, она с облегчением увидела, что желающих приобрести билеты немного, и встала за приятного вида молодой дамой к окошку номер шесть. Флоренс с восхищением оценила стоявшую перед ней стройную фигурку. Блестящие волосы, поднятые в высокую прическу, аккуратно скрывала большая шляпа, отделанная темно-синим шелком. Мода на короткие стрижки еще не завоевала английскую столицу так повально, как Париж, хотя Шор подозревала, что это время уже не за горами. Стоящая перед ней женщина быстро купила билет и, прежде чем уступить место у кассы, мимолетно улыбнулась Флоренс.
За стеклянной перегородкой Шор увидела кассира, бородатого мужчину в фуражке. Ее слегка удивило, что железнодорожные власти разрешают своим служащим отпускать бороды, но она сразу напомнила себе, что война, возможно, оставила на его лице какой-нибудь шрам и он просто пожелал скрыть этот недостаток. Уж она-то слишком хорошо знала, как много подобных отметин сделала война.
— Я вас слушаю, мэм, — поторопил ее кассир. — Куда желаете ехать?
— Пожалуйста, билет третьего класса до Уорриер-сквер, Сент-Леонардс-он-Си. И обратный — оттуда через неделю.
Флоренс заметила, как мужчина посмотрел на ее военную медаль, и его взгляд, казалось, сказал ей: «Вы одна из нас».
На самом деле он произнес совсем другое:
— Девятая платформа. Вы успеете на поезд в три двадцать. Это скорый поезд до Льюиса, там он разделится на два состава: первые вагоны дальше проследуют до Брайтона, а последние — до Гастингса. Вам нужно сесть в последние.
— Да, я знаю, — ответила Шор, — но благодарю вас за напоминание.
— Тогда с вас шесть шиллингов.
Сумочка уже лежала перед Флоренс на кассовом подоконнике, и она без промедления достала из кошелька нужную сумму. Ловко, несмотря на перчатки, Шор передала деньги, получив за них маленькие жесткие прямоугольники. Будучи осмотрительной особой, она спрятала обратный билет во внутренний карман сумки, а сегодняшний билет крепко зажала в руке.
Выйдя из вокзального вестибюля, Флоренс взглянула на станционные часы — до отхода поезда оставалось еще довольно много времени, но она понимала, что носильщик будет дрожать на платформе с ее багажом, и поэтому отказалась от мысли быстро заскочить на чашку чая в уютный вокзальный буфет. Открывшийся перед ней обширный и безлюдный перрон под навесом напоминал скорее ангар для аэропланов, чем для поездов. Суровый холод января давно изгнал из памяти веселье Рождества, не говоря уже о новизне наступившего второго десятилетия двадцатого века. Люди с таким нетерпением ждали послевоенную жизнь, но обнаружили только, что ничего уже не будет так, как раньше. Слишком многое изменилось, слишком много осталось горестных воспоминаний.
По крайней мере, ей предстояло недолгое путешествие, а когда она приедет, Роуз встретит ее обильным ужином… толстые куски хлеба, щедро намазанные маслом, нарезанные ломти приправленного медом окорока и стакан эля, за которым, вероятно, последуют нераспроданные сегодня в кафе пирожные, сдобренные домашним заварным кремом. После недели-другой у подруги Флоренс, как обычно, придется на дюйм распускать корсет. Странно, воспоминания о таких деликатесах — а это были вполне достоверные воспоминания, учитывая ее многочисленные визиты к Роуз — не раздразнили сейчас аппетит Шор. Сейчас ей хотелось лишь горячего сладкого чая, но она легко обойдется без такой мелочи. Ей приходилось переносить гораздо более серьезные лишения.
Она продолжила путь к поезду. Девятая платформа — вернее, девятая половина платформы — проходила вдоль дальней правой стороны вокзала, так что для выхода на нее следовало воспользоваться выходом на восьмую платформу. Величественно, но уверенно, словно «Лузитания»[2], выходившая из Ливерпуля, Шор следовала дальше, когда ей показалось, что краем глаза она заметила знакомого человека. Флоренс невольно вздрогнула. Неужели он узнал, что она будет на этом вокзале? Худощавый, угловатый, потрепанный жизнью мужчина, он выглядел, как сомнительный спасательный плот на фоне ее океанского лайнера. Мужчина стоял к ней боком, низко надвинув шляпу, поэтому она усомнилась, что он заметил ее. Шор прибавила шагу, и сердце ее учащенно забилось. Но вот она увидела впереди своего носильщика, терпеливо стоявшего возле ее багажа, и успокоилась. Ей осталось только сесть в поезд, и меньше чем через двадцать минут она отправится к морю.
