Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
Все персонажи и события, описанные в романе, – плод авторской фантазии. Все совпадения автор просит считать случайными.
Даша. 1994 год
Декабрь 94-го забыл, что числится зимним месяцем. Вялая безнадежная слякоть, затопившая город, сменялась промозглым ветром, и температура не опускалась ниже нуля. Зима, казалось, не начнется уже никогда. Дома было холоднее, чем на улице. Крошечная облупившаяся батарея никак не могла обогреть тридцатиметровую, с четырехметровыми потолками, комнату. Повернувшись во сне, Даша высунулась из-под одеяла и тут же проснулась от холода. Сознание еще не пробудилось окончательно, но отчаяние мгновенно навалилось на нее черной стеной. Сегодня похороны, всего через пару часов она увидит страшную темную яму… Даша попробовала укутаться в одеяло, выставив наружу только нос, закрыть глаза и еще немного побыть в сонном тепле. Ничего не вышло, черная стена не отступала. Спрятаться не удалось, пришлось начинать день. Намотав на себя все, что попалось под руку, она поплелась варить кофе. Пройдя по затейливо изгибающимся темным коридорам, вышла в прихожую и, увидев себя в большом зеркале, усмехнулась: «Чудище-юдище морозоустойчивое». Снизу Даша утеплила себя полосатыми черно-желтыми носками, гармошкой спускавшимися по ногам, а сверху огромным старым свитером, который ее муж обычно брал с собой на рыбалку. Между свитером и полосатыми, в стиле Карлсона, носками торчала розовая шелковая ночная рубашка с эротично-высоким разрезом, уходящим под толстый свитер, и кружевом на подоле, кокетливо вьющимся по шерстяным носкам.
Даша выглянула в окно. Скоро разъедутся машины, ночующие во дворе, и появится грузовик, появление которого означает новый день. В Дашин двор выходит черный ход винно-водочного подвала, и грузовик каждое утро привозит в магазин ящики с водкой и дешевым вином. Грязный раздолбанный ленинградский двор-колодец во все времена года и суток – отнюдь не поэтичное место. Вся жизнь двора происходит вокруг магазина. Грузчики, ругаясь, разгружают грузовик с водкой, кто-то выпивает, примостившись у огромной кучи ящиков, часто скандалят, лениво и беззлобно дерутся, и желтый милицейский «уазик» – вполне привычная часть дворового пейзажа.
В центре двора стоят огромные помойные баки, из которых мерзко выпирают останки чужого быта. Дома мусор всегда заворачивали в газеты, сверху изящно обвязывая веревочкой с бантиком. Даша часто выходила из двора задумавшись и внезапно обнаруживала себя, изящно помахивающую мусорным пакетом, то посреди улицы, то у метро, а один раз даже в Гостином, и то только потому, что ей понадобилась рука пощупать кофточку на прилавке.
Даша обвела взглядом двор и посмотрела на градусник, прикрепленный к оконной раме. Минус десять, наконец-то! Можно надевать шубейку. Эта мысль была приятной, ведь норковая шубейка – специальная вещь, не совсем одежда. Она служит не для тепла, а для осознания правильного течения своей жизни. Приятная мысль булькнула пузырьком и ушла. Даша еще немного бездумно поглядела в окно и окончательно проснулась.
Собираясь на похороны своего друга Игорька холодным декабрьским утром, Даша не надела вожделенную норковую шубу. Из груды курток, плащей и пальто рука сама вытянула затерявшееся в глубине шкафа черное солдатское пальтецо, которое она купила еще на первом курсе. Пальтецо Даша не носила лет пятнадцать, но и не выбрасывала, считая, что маленькое черное пальто так же вечно актуально, как маленькое черное платье. Концептуальное пальто все не пригождалось, и Даша окончательно о нем забыла. Она собирала свою одежду как коллекцию и наслаждалась ею со страстью человека, прожившего до тридцати лет в джинсах. В разной одежде чувствовала себя разной – в шубе, например, таинственной и влюбленной… идешь по морозу, глаза блестят, как у Кити: что за прелесть эта девушка! В коротком пуховике можно стать никакой девушкой из толпы, ведь играть в анонимность ой как интересно! Иногда она совпадала со своей одеждой, иногда нет, будто являлась на великосветский бал в кожаной мини-юбке в стиле диско.
Натянув черное пальтецо, Даша взглянула в зеркало. К сожалению, одетой в вечно актуальном маленьком черном стиле она не выглядела. Скорее напоминала гордого своим осознанным выбором посетителя окрестных помоечных магазинчиков «секонд-хенд».
Оглянувшись на скрип двери, Даша увидела высунувшуюся из комнаты Маргошину руку. Рука быстро перевернула картонку. На двери Маргошиной комнаты висела картонная табличка, на которой корявыми буквами было нацарапано «Здесь живет Иден Полякова». Маргоша настолько вжилась в любимый сериал «Санта-Барбара», что вежливо обращалась к себе по имени любимой героини и настоятельно требовала от родителей называть ее только Иден. Даша на рецидив Маргошиного младенчества не отреагировала, и тогда оскорбленная Маргоша злобно вывесила на дверь табличку-памятку со своим истинным именем. На обратной стороне таблички нахальная Маргоша написала «Можно убирать комнату».
Вслед за рукой появилась сама Маргоша, одетая в старую Дашину фланелевую рубашку, из-под которой торчали любимые, вытянутые на коленках пижамные штаны. Выбрав одно из самых неприятных выражений лица своей четырнадцатилетней личности и скривив губы, Маргоша сварливо сказала:
– Ну ты и вырядилась, стыдно так идти! Будет столько людей, ты некоторых со школы не видела, сама говорила. Тебе что, параллельно, что о тебе подумают?
– Нет, мне не параллельно… – задумчиво ответила Даша. – Маргоша, ну какое имеет значение, как я одета! Это же похороны, а не вечеринка, и я там не главный персонаж.
– Главный персонаж на похоронах, очевидно, тот, кого хоронят! – не упустила возможности съязвить Маргошка.
– Отстань от меня хотя бы сегодня, хотя бы на десять минут! – жалобно попросила Даша. – Я как в дурном сне!
– Да, тебе можно городской сумасшедшей нарядиться, а когда я по дому в пижаме шляюсь, кто говорит, что человек всегда должен выглядеть прилично? – склочно завела Маргоша.
– Почему я городская сумасшедшая? Это было очень модно… лет двадцать назад, – рассеянно ответила Даша и еще раз взглянула в зеркало. – Ты, конечно, права, я выгляжу странно.
Однако пойти на похороны следовало почему-то именно в этом полудетском солдатском пальтеце. Даша смотрела на себя в зеркало и видела там вчерашнюю десятиклассницу из их с Игорьком общей юности, а не тридцатишестилетнюю… допустим, женщину… наверное, взрослую, ведь не взрослые на похороны друзей не ходят.
Маргоша подтянулась поближе и завыла заранее подготовленным воем:
– Я пойду на похороны с вами, ну, пожалуйста!
– Как тебе не стыдно, это же не развлечение, не тусовка, неужели ты не видишь, как я переживаю! Почему я должна еще с твоими глупостями разбираться. – Дашин голос привычно набирал скандальную силу.
– Я прошу тебя, – напряженно сказала Маргоша. – Мне это очень надо. Пожалуйста…
Это прозвучало неожиданно. Подростково-независимая Маргоша никогда не использовала в своем поведенческом репертуаре варианты, хотя бы отдаленно напоминавшие просьбу, а слово «пожалуйста» казалось ей особенно унизительным для взрослого человека. Даша рассеянно пробежала глазами по дочери как по неподвижному объекту и вдруг наткнулась на что-то странное, похожее на страдание, наклеенное на пухлое детское лицо словно неожиданно яркая аппликация. «Что это, почему она страдает без моего разрешения?» – промелькнула идиотическая начальственно-материнская мысль. Устало, заранее сдавшись, она выдала на одном дыхании все сразу:
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
