Глава 1
Вокруг была тьма.
Но не ночь — та не бывает такой непроглядной. Как ни укрывай окна шторами, свет все равно пробьется, и привыкший к темноте глаз различит проступающие в серой мгле стены и мебель. На забытье мое состояние тоже не походило: ведь я размышляю? Сон? Сны не бывают черными, это миф. Спящий человек всегда что-то видит: людей, животных, дома, природу… Ничего подобного вокруг не наблюдалось: тьма стояла плотная, почти осязаемая. Я попробовал пошевелить руками, затем ногами — ничего не вышло. Я вообще не чувствовал своего тела — его будто и не было. «Значит, я умер, — пришло осознание. — Дочь обрадуется».
Странно, но эта мысль почему-то не взволновала. Да и с чего? Со дня, как меня выкинули на пенсию, я не шел, а бежал к могиле. Вылезал из квартиры лишь магазин за очередной партией бухла и квасил до посинения, пропивая остатки сбережений и печень. Печень на удивление выдержала, а вот сердце — нет. Когда грудь сдавило, и накатил страх, инстинкт заставил меня уцепиться за жизнь. Я вызвал скорую и открыл дверь. Затем упал — там же, в прихожей. Это было последним, что я помнил.
«Интересно, где я умер: дома или в больнице?» Мысль мелькнула, чтобы пропасть: какая разница? «Где меня похоронят?» Да не все ли равно? Дочь наверняка выберет кремацию — так дешевле. Урну с прахом забирать не станет — сейчас многие так поступают. Зачем возиться? Из крематория позвонят раз-другой и угомонятся. Урну где-нибудь прикопают. На колумбарий дочь тратиться не будет. Государство выделяет на погребение пособие, которого хватит и на колумбарий, но дочь постарается сэкономить. Еще и с холдинга помощь стрясет. В моем пенсионном удостоверении стоит штамп «ветеран труда». В этом случае в соответствии с законом организация обязана участвовать в погребении. Дочь это знает: она у меня умная. Кандидат юридических наук как-никак. Холдинг потратится на автобус, от Союза писателей пришлют венок. У них это отработано. Большая часть членов Союза — старики, а те имеют обыкновение умирать. Союз пришлет делегатов, те посидят, выпьют, толкнут речь о заслугах усопшего, пожелают ему земли пухом. После чего обо мне забудут — как и о других. Кому сегодня интересны писатели? Ведь есть Ютуб, компьютерные игрушки, фильмы, наконец. С ними легче. Все для тебя разжевали, открывай рот и глотай. К чему утруждать мозг? Ну, или то, что у них в черепах…
Воспоминания накатывали солено-горькие, как океанские волны. Еще там, за Гранью, я осознал: жизнь прожита зря. И ведь не бездельничал: пахал так, что кости скрипели. У меня было все, что составляло предмет гордости советского человека: семья, квартира, машина, дача… В 90-е все посыпалось. Сначала сбежала жена. «Милый, в Италии платят такие деньги за уход за стариками, я заработаю и вернусь». Ухаживать ей так понравилось, что решила не возвращаться. Дочь-подросток осталась с отцом. Ее нужно было выводить в люди, и я лез из кожи. Репетиторы, вуз, аспирантура, защита диссертации — все требовало денег. Зарплаты не хватало. Но тут выяснилось, что за книги в России стали платить. Для меня начался звездный сезон или каторга — это как считать. Приходя домой, я ужинал и садился за клавиатуру. Стучал по клавишам до глубокой ночи. Утром, невыспавшийся, бежал на работу. Эльфы, орки, гоблины, гномы — вся эта хрень путалась в мозгах, но пипл хавал, книги раскупали, а на счет капали вожделенные рубли. Их хватило, чтобы купить дочери трехкомнатную квартиру, а вот на мебель — уже нет. К тому времени в литературу пришел кризис, орки с гоблинами читателю надоели, а ничего другого в голову не приходило. Гонорары иссякли. Дочь с зятем обиделись. Как же, они рассчитывали! Я предложил им зарабатывать самим. Это возмутило их до глубины души. Дочь пыталась уговорить меня сменить трехкомнатную квартиру на однокомнатную, разницу, естественно, отдав ей, но тут я уперся. В эти стенах я прожил более тридцати лет, и они для меня много значили. Дочь с зятем ушли, хлопнув дверью, и более не появлялись. На звонки не отвечали. От чужих людей я узнал, что стал дедом, но внука мне не показали.
Оставалась работа. В 90-е, сообразив, что теряю моторность, я уговорил руководителя одной важной организации учредить журнал. К тому времени издания возникали один за другим, но прогорали быстро. Мы выжили — команда была хорошей. Работалось интересно. Все фонтанировали идеями, и мы претворялись их в жизнь. Журнал толстел и рос в тираже. Мировой кризис нас не затронул — только окрепли. Журнал знали в стране и за рубежом. Главный редактор в моем лице ездил по конференциям, где выступал с докладами. Их растаскивали на цитаты. У меня брали интервью… А потом у директора холдинга, которому принадлежал журнал, образовался племянник — выпускник журфака. Родного человечка следовало пристроить. Для начала его всадили мне заместителем — набраться опыта. Для этого требовалось наличие мозгов, у племянника они отсутствовали. Тем не менее, через пару лет он решил, что созрел. Чем меньше человек знает, тем больше у него апломба. Последний контракт со мной продлили ровно до пенсии, после чего уволили.
Племянник угробил журнал за два года. Чтобы создать новое требуется недюжинный ум, развалить может любой дурак. У племянника вышло блестяще. Для начала он уволил моих людей — они ведь осмеливались спорить! Взамен набрал каких-то мутных дружков. Те смотрели ему в рот и кланялись. Было за что. С их способностями максимум, что им светило, — метла дворника. А тут офис, тепло, уютно, нужно только не забывать вовремя лизнуть шефа в зад. Через год тираж журнала упал в три раза, издание село на дотации. Цитировать его перестали. Я видел агонию детища, но помешать не мог. Кто станет слушать списанного в тираж редактора? Оставалось пить…
Сколько времени я предавался размышлениям, понять было трудно. Наверняка долго. Я вспомнил многое. При этом ругался и плевал — фигурально, конечно. Странно, но новая ипостась не мешала мне испытывать эмоции. В конце концов, это надоело. Прошлое осталось там, сейчас следовало подумать о другом. Например, где я, и что будет дальше? Ответа не было, окружающее выглядело непонятно. В книгах, которые я читал, посмертие выглядело иначе. Темный тоннель, свет в конце, а там — ангелы и родственники, ушедшие раньше. Далее мнения авторов расходились. Каждый гнул свою версию, но общим было одно: с душой что-то происходило. Но мой комитет по встрече медлил. «Может, никто и не придет?» — мелькнула мысль, и мне стало жутко. Висеть в темноте, неизвестно сколько времени? Да я с ума тут сойду, загрызу себя воспоминаниями. «Господи! — взмолился я. — Великий и всеблагой! Сделай хоть что-нибудь!»
Меня словно услышали. Вдали показался светлячок. Он походил на пламя свечи, только в отличие от него был белым и прозрачным. Мельтеша, словно бабочка над цветком, он медленно приближался, пока не встал передо мной.
— Испугался? — спросил мужской голос.
Он прозвучал прямо в сознании — громко и отчетливо, по-человечески. Так, что я мог разобрать и оттенок, и тембр.
— Испугался! — признался я.
— Все пугаются, — равнодушно сказал голос. — Разве что праведники радуются. Но тех…
