Любить так сладко и так больно… В ночной терзаемой тиши Ты прикасаешься невольно К лампадке трепетной души. И ты плывешь дымком кальяна, Дурманя чувства и мечты, В объятьях ласковых обмана, На крыльях мягких пустоты.
Вы понимаете, сколько противоречивого? Сколько от дурмана чувств в любви? Но ведь не процессов же химии в крови…
Мария снова сорвалась и стала ходить по комнате. Гуров вздохнул и почесал в задумчивости бровь. Ему было очень жалко Машу, с ее терзаниями, с ее самоедством. И ему очень хотелось ей помочь. Он улыбнулся и поднял руку, как школьник за партой:
— Машенька, можно реплику из зала?
— Что? — Мария остановилась и посмотрела на мужа с непониманием.
— Вот сейчас тебе что не нравится? — вкрадчиво спросил Лев.
— То, что мы говорим с ним на разных языках! Я просто не чувствую контакта с его ролью. С его личностью. А ведь автор, когда писал пьесу, когда писал диалоги, он это чувствовал, иначе бы у него не получилось цельного произведения. А оно есть, я это чувствую, просто не могу найти какой-то нюанс, какой-то штрих, под- сказку.
— Маш, скажи, вот те стихи, которые ты сейчас читала, их написал мужчина или автор-поэтесса?
— Мужчина! Ты что, это Лев Даров «О любви»!
— Вот! — Гуров улыбнулся и многозначительно поднял вверх указательный палец. — Мужчина писал, а ты их читаешь как женщина. Ощути разницу!
— Что, что? — с интересом посмотрела на мужа Мария.
— Да, ты пытаешься убедить мужчину, ты читаешь ему как аргумент стихи, которые написал тоже мужчина, но читаешь их чисто по-женски. Мужчина так бы читать не стал. Ты упиваешься красотой эпитетов в стихах, а мужчина всю силу вложил бы в ощущения. Ты помнишь, как читал Пушкина Смоктуновский? Не так, как все, до такой степени не так, что даже меня поразил своим особым видением. А ведь он был мужчиной.
— Гуров! — Маша подошла к мужу и посмотрела ему в глаза: — Ты с каких пор стал разбираться в нашем ремесле?
— Вот как на тебе женился, — гордо заявил Лев, — так сразу и принялся разбираться и учиться понимать, а то ведь…
— Так! — Она приложила палец к его губам, а взгляд ее стал отрешенным и углубился куда-то внутрь себя. — Мне нужен покой, осознание и погружение. А ты, помнится, собирался сегодня сходить в супермаркет и купить творог жене.
— Маша, — развел руками Гуров, — я купил тебе творог еще вчера вечером, когда ехал с работы. Ты так просила.
— Значит, сметану забыл, — отмахнулась жена и повернулась к нему спиной. Похоже, она начала погружаться в роль и к реальности вернется не скоро.
— Ладно, я понял, — хмыкнул Гуров, выходя в прихожую и снимая с вешалки легкую куртку. — Схожу и куплю еще чего-нибудь.
Улыбаясь, он спустился на лифте на первый этаж и вышел на улицу. Ну что же, придется погулять немножко, подышать свежим воздухом. Не так уж часто выпадают вот такие спокойные выходные у полковника полиции. А уж тем более не так часто выпадает возможность пройтись неторопливо и посмотреть на свой город взглядом просто одного из его жителей. Не применительно к профессии.
И еще Гуров знал, что Маше нужно не так много времени, чтобы найти определенное равновесие между собой и будущей ролью. Она быстро нащупает точки соприкосновения, а потом будет просто срастаться. Ходить, готовить пищу, разговаривать с мужем и срастаться. Начальный этап у нее всегда такой вот нервный. Лев посмотрел на часы. Ну что же, пара часиков у него есть. Сходить в парк? Там сейчас красиво, настоящая золотая осень, и детвора собирает букеты из листьев. Там просто замечательная аура. И так уютно можно посидеть на лавочке, глядя на детей.
Сунув руки глубоко в боковые карманы куртки, Гуров шел по аллее парка. Шел бесцельно, повинуясь лишь чисто визуальным симпатиям. Вон клен красный, аж полыхает, и он свернул на эту дорожку. Вон молодежь едет на роликах, смеха и шума много, и снова поворот. Он очень любил людей, которые умеют радоваться жизни. А потом Лев услышал музыку. Это было не нечто современное, это была классика танца — медленный фокстрот. Через несколько минут он уже сидел на лавке в десятке метров от площадки, на которой несколько пар разучивали танец.
Молодая профессиональная пара давала урок, или мастер-класс. На них были костюмы для выступления, они двигались красиво и завораживающе. Когда-то Маша научила Гурова танцевать фокстрот, и они на юбилее одной из ее театральных подруг покорили всех неожиданным выходом.
Музыка играла, потом замолкала, и пара танцоров снова принималась что-то объяснять и показывать своим подопечным. Было приятно видеть, что среди тех, кто учился танцевать, большая часть — молодежь. Значит, подумал Гуров, неистребима все же тяга к истинно прекрасному. Всякая бульварщина приходит и уходит, оставляя о себе память лишь в списке отличий одной молодежной субкультуры от другой. А настоящий классический танец все так же востребован у молодежи.
