2014 год, г. Верхняя Пышма. Андрей Нечипоренко
Глава 0 (нулевая)
В немецкой неволе
18 июля 1941 года, где-то в Белоруссии
(в 100–150 км от Брестской крепости).
…ну вот, вижу немчика, притаился щенок тевтонский с автоматом (может, и не пацаненок, но уж больно мелковат/худоват или мелок/худ), видимо, меня ждет, так ведь и я не совсем лох, не первый день воюю, мать твою арийскую за ногу да меж тех же ног же, сорри. Тут в округе немчуры еще полста голов шляется, потому погожу стрелять, опять же: патроны имеют такую особенность интересную кончаться в неподходящий момент, вот и поэкономим, едрид-мадрид, салабон-лиссабон. Подползаю к фашистенку, собираюсь одарить его прикладом по кумполу его бесстыже-арийской кочерыжки, причем со всей пролетарской сознательностью и русским гостеприимством. И ничего, гитлереныш мучительно всматривается в сторону леса, да так увлечен своим делом, что не чувствует моего приближения, так сказать, явления Христа народу с тыла. И вот западно-европейская тыква, прикрытая куском металла, обзываемым каской, в пределах досягаемости моего карабина и… – бумс. Немчененок оглушен и инстинктивно оборачивается в сторону прилетевшей по башке опасности, то есть ко мне и к небу. Выхватываю из сапога нож (у Абдиева привычку приобрел, с пером в сапоге шастать) и бросаюсь кровожадным тигром на германского козленка, хотя с чего это я кровожадный хищник-то? Я как раз свою землю защищаю, а он приперся на мою, я ж его не звал. И никто из нас его не звал, а незваный гость – хуже болгарина. Почему я переделал пословицу? А потому, что татаре давно на нашей стороне, не первый век, да и монголы, если что с нами, мясо вон шлют, шерсть, овчины, тулупы-полушубки и вообще помогают СССР всем, чем могут, зато Болгария на стороне Гитлера. Любят, знаете ли, «славянские братушки» гитлерятам подмахивать, болгары там, усташи да словаки всякие[1].
Так вот налетел я на немчуренка, сел рядом с ним, примерился, приложил острие ножа ему на грудь, напротив сердца нацистского, и осталось нажать левой рукой на рукоять, все, одним фашистом меньше. В этот момент мой взгляд напоролся на глазенки немца, а он и реально – щенок, молоденький, лет восемнадцать, и, главное, глаза полны слез и мольбы. Так вот они (глаза его) мне как бы говорят: «Дяденька, не убивай меня, я очень жить хочу».
Ну не могу я детей убивать, не могу, пусть он и пришел в военной форме в мою страну, и в руках у него винтовка, но он все равно кутенок кутенком.
Перехватываю нож левой рукой и правой, сведя ее в кулак, бью юного завоевателя кулаком в челюсть, тот отрубается. Не смог взять грех на душу, хрен с ним, пусть живет, пусть помнит, что бойцы Красной Армии с детьми не воюют.
Беру автомат, отрубившегося гитлеренка и шустро, но стараясь не шуметь, выдвигаюсь вперед, захожу к фашистне с тыла, они ж меня от леса ждут, а я им «Здравствуйте, я ваша тетя» с тыла. Эти гниды за тыл спокойны, думают, сзади их щенок с автоматом сторожит, а тот уже, так сказать, в нирване, манкирует службой, сцуко. Потому подхожу к кустам, опа, а тут гитлерва постарше обретается, засаду дебилы ницшевские на меня забацали, да не фронтом ко мне, а тылом. Да, по-моему, они заднеприводные, эти фашисты, вот поэтому, наверно, немцы встречают меня задом, ну или не оттуда меня ждали. Короче, четыре утырка сидят за кустами, попами ко мне, а к лесу передом; стараясь не шуметь, передергиваю затвор и нажимаю на спусковой крючок. Или стоило, как в сказках, попросить фашистов повернуться ко мне передом, а к лесу задом, аха черта с два! Ой, твою ж япона мать, люблю неистово, и почему я не проверил магазин автомата через три патрона, щелкает боек, намекая на то, что я шляпа (панама, сомбреро, треуголка, канотье – нужное подчеркнуть) и сейчас меня будут бить, может быть, даже ногами. Два немца валяются, а еще два летят ко мне (но почему-то не стреляют), достаю пистолет, блин, то есть пытаюсь достать, да куда там, не успел, между мной и немцами было и так метров пять, вот первый подлетел и шандарах мне прикладом в лоб, не-а, не перемотка, просто оргазм…
Спустя время: Пришел в себя. Почему у меня болит лоб, я что, лбом отразил снаряд из ахт-ахта? Или, может, астероид влетел мне в лоб? Открываю глаза, опа, я еще и связан? Оглядываюсь, слева от меня за столом сидят трое в немецкой форме, а напротив меня стоит дядечка лет пятидесяти, в очень прикольном прикиде, одет мужик в форму, которую, по-моему, содрал у буржуинов из фильма «Сказ о мальчише Кибальчише», плюс на шевроне пиратский знак (череп и снизу скрещенные кости), с бородой в стиле «совковая лопата» и прической, которая выглядит в данном контексте авангардной/оригинальной/креативной. Короче, так причесывались официанты (по-моему) в царской России, ну половые[2] всякие, лакеи да прочая рать дореволюционной шестерни.
– Ну, что, генерал краснозадый, попался? Нам пришлось аж две недели в этой губернии шастать по болотам да по лесам. Как зовут тебя и какое звание у тебя, отродье большевистское?
– Тыкать у себя под столом будете, господин беляк. Или говорим культурно, или можете с березой в лесу общаться, тем более по уровню интеллекта вам есть чему поучиться у березы.
– Что ты сказал?
– Или разговор пойдет на «вы,» или вы пойдете на … Теперь понятно?
– Ого, большевички культуру освоили? Ну как хотите господин краснозадый. Ваша фамилия и воинское звание?
– Капитан Любимов.
