Глава первая
Одним глотком я осушил полстакана водки, зажевал соленым огурцом, оглядел грязный и вонючий зальчик пивной. Контингент здесь обитает еще тот: небритые одутловатые морды мужиков и спившихся баб, сине-фиолетовые носы, мутные глаза, грязная, рваная одежда, кислый запах пива, мочи и давно не мытых тел — мерзостное зрелище, но это и есть наша Россия-матушка в ее многообразии. «Вот ведь чушки, перхоть подрейтузная», — мысленно сплюнул я.
Сам я три дня назад «откинулся» по «звонку» с зоны общего режима. Прикатил сюда из Хабаровска этим утром. Зоновские корешки подогрели меня на выход путевыми вольнячими шмотками, и сейчас я резко выделяюсь в толпе местного пивняка новеньким джинсовым костюмом, классными «колесами» под «казак» и длинным белым тулупом из овчины.
На улице почти весна, март месяц, но в здешних широтах еще довольно морозно и полно снега — за окнами «стекляшки» минус двадцать семь. В колонии мне сделали билет до моего родного Питера, но я решил, что мне туда рано. А что делать в Питере, когда нет ни жилья, ни денег? Родных тоже нет. Друзей? Насчет друзей я не знаю: за пять долгих лет на зоне могли забыть. Я помню всех, но помнят ли обо мне? Да и черт с ними! Какая разница, помнят или нет?! Ни один не написал мне в зону ни строчки. Какие же они тогда друзья? Ублюдки вонючие!
Сплюнув уже реально на и без того захарканный пол, я достал дерьмовую «Приму» и закурил. Добрался я только до Красноярска. Зима, и что делать? Можно, конечно, ставить себе вопросы до бесконечности, а вот отвечать на них… В кармане осталось пятнадцать рублей. Гостиница стоит в городе не меньше пяти рублей в сутки. Значит, хватит ненадолго. По «волчьему билету» — справке об освобождении — на работу не устроишься. Нужно где-то прописаться, найти жилье. Работать на государство я не собираюсь. Да вроде сейчас уже можно никуда не устраиваться и никакие менты тебя за «тунеядку» не прихватят. Старое политбюро с Генеральным секретарем скинули куда подальше, и теперь в стране правит Горбачев. На зоне я видел по ящику, что произошло нечто вроде переворота, но без крови. Коммунякам объявили, что страна теперь поворачивается к коммунизму пятой точкой и будет галопом догонять счастливое будущее капитализма. Даже клич бросили в народ — «Обогащайтесь!» Не хило в натуре получается. Если раньше за обнаруженную в твоем кармане валюту сажали так, что иногда лоб зеленкой мазали, то теперь имей той валюты сколько хочешь и тебя будут только больше уважать. В общем, я понял только одно: что бы у нас в России ни строили, один хрен, будет беспредел. А иначе у нас и быть не может. Раз сказали людям в открытую «Обогащайтесь!», так теперь будут воровать все: кому положено и кому нет. Вон водка и вино уже почти пропали — вводят какой-то сухой закон. Виноградники рубят. Чем им виноград-то помешал? Пусть бы детишки ели да сок пили… Кажется, что сейчас совсем у властей башка поехала. Да что там говорить, карточки, бля, ввели, талоны на мыло, на сахар, на масло и так далее. Жрать в общем нечего! У спекулей конечно есть все. Вон водку купил, а она аж за тридцатник стоит! Цыгане продают. Взял, можно сказать, на последние. Надо ведь как-то по-людски свободу встретить. Да вот только нет рядом корешка верного, чтобы потереть за жизнь, погрустить.
Вмазал еще полстакана. На меня косо посматривают с соседних столиков-стоек. Сидеть здесь нельзя, стоять нужно. Как, бля, лошади в загоне! А ханыгам завидно, что хлещет мужик дефицитную водяру в одну харю и никому не наливает.
— Эй! — тыкаю пальцем в молодого парня, стоящего за соседним столом. По виду он еще не совсем спился. — Иди сюда!
Молодой ханыга, почуяв, что привалило хлопнуть на халяву, не заставляет себя ждать и упрашивать.
— Тебя как зовут? — хмуро интересуюсь у него.
— Петром. Петр я, — быстро отвечает парень и длинно сглатывает слюну, не сводя глаз с бутылки «пшеничной» на столе.
Наливаю ему полстакана и пододвигаю:
— Пей!
Он быстро хватает стакан и тут же опрокидывает в себя его содержимое. Его острый кадык даже не дернулся под кожей. Наливаю еще ему и себе. Поднимаю стакан. Смотрю на гомонящий зал.
— Эй! Заткнитесь все! — рявкаю на весь зал. Народ послушно притихает. А ну-ка, дешевки, у кого что там есть в посуде? Я пью за тех, кого сейчас нет со мной, которые остались в зоне! И вы, суки, пейте!
Народ нехотя и молча подчиняется. Лишь двое мужиков в засаленных телогрейках в углу пивной разрешили себе отвернуться демонстративно и базарить о чем-то, когда я говорил. Парнишка по имени Петя подобострастно выпивает за здоровье моих зоновских корешков.
Для всех этих бродяг я, наверное, смотрюсь внушительным и злым медведем: метр восемьдесят семь, широк в плечах, мускулист и резок. В своем тулупе я кажусь еще выше и еще мощнее. Наверное, так все и есть.
Залпом выпив водяру, ставлю стакан на стол и через весь зал иду в угол, где сидят наглые мужики. Те настороженно замерли. Без слов с ходу врубаю одному из них ногой под подбородок и, пока второй попытался свинтить в сторону, его же пивной кружкой втираю мужику в лобешник. Полетели осколки кружки, потекла кровь. Удар «казаком» в горло добивает мужика окончательно. Расправа видится всем короткой и зверской.
Немного постояв над бездвижными телами мужиков, решаю, что достаточно стравил пар.
Развернувшись и не обращая внимания на публику, выхожу на мороз. Снег, солнце, запахи приближающейся весны. Или это только мне кажется насчет запахов? После синюшной вони пивняка свежий воздух может опьянять почище спирта.
По краям улиц и тротуаров сугробы почти в человеческий рост. Нет, в Сибири, в Красноярске, весной еще не пахнет. Но главное — это не весна. Главное — это обретенная свобода и то, как я настроил себя на вольную жизнь. Мне предстоит выживать. Я ни за что не стану таким вот синяком, как те из пивнухи. Так опуститься я не смогу. Жизнь — сука, и законы в ней сучьи! Хочешь выжить, нужно пройти по трупам врагов. Враг — это все. Ты не нужен никому, и никто не нужен тебе. Такой у меня настрой.
Выйдя к дороге, останавливаю такси.
— Куда едем, барин? — весело интересуется таксист, сверкая хитрыми глазами прожженного мошенника.
— К цыганам можешь? — как бы неуверенно спрашиваю я.
— За водкой, что ли? — оживляется таксер.
— А за чем же еще? — усмехаюсь я. — За ней родной и поедем!
Таксист зачем-то оглядывается.
— Здесь все и найдешь, — тихо говорит он. — Давай залазь, не студи машину!
Обхожу капот «Волги» и забираюсь на переднее сиденье.
— По сколько гонишь? — интересуюсь у него.
— Тридцатка. У цыган сейчас четвертак, да если ехать отсюда, то на то и получится. Даже больше. Бери у меня! — предлагает таксер.
— Наверное, так действительно будет лучше… — немного поразмыслив, соглашаюсь я.
