Книга Долг или страсть - Лесия Корнуолл

– Ангус Макнаб!

Неужели ему не будет покоя даже в собственной могиле?!

При жизни он и без того испытал достаточно мук.

Ангус зажмурился и попытался игнорировать тихий голос, зовущий его, влекущий, тянувший обратно в этот мир. Владелица этого голоса знала, что она одна-единственная, кто способен на такое.

– Макнаб, я знаю, ты меня слышишь. Прекрати упрямиться и выходи! Мы не оказались бы здесь, не будь твоего дурацкого проклятия, так что ты должен помочь мне все исправить.

– Упрямиться! – прорычал Ангус, не в силах противиться вызову. – Тот самый случай, когда горшок над котлом…

Он осекся и воззрился на Джорджиану, мерцающую в воздухе перед ним. Моргнул, гадая, уж не видит ли призрак. Но тут же припомнил, что призрак – он сам.

Даже мертвая Джорджиана обладала даром поражать своей красотой и заставлять его задыхаться от восхищения – если у него еще осталась возможность задыхаться. Она склонила голову набок и улыбнулась ему. Как раз так, как делала это при жизни. Прошло почти шестьдесят лет с тех пор, как Ангус видел эту улыбку. Но не забыл. И теперь улыбка вливалась в него, как сама жизнь, наполняя страстью и болью.

Джорджиана Форестер, покойная графиня Сомертон, подняла брови, словно ожидая, что он закончит фразу. Но не дождалась. Как Ангус мог говорить, если ее взгляд скользил по пледу, в котором он был похоронен? Он выглядел лучше некуда, когда его опускали в могилу.

Ангус гордо расправил плечи и нахлобучил на лоб берет лэрда.

– На тебе красивое платье. По-прежнему смотришься девушкой.

Его девушкой.

Джорджиана пренебрежительным взглядом окинула серебряный атлас.

– Ненавижу это платье. В нем я выходила за Сомертона, и в него же меня обрядили, чтобы положить в гроб. Единственное, что в нем хорошего – оно по-прежнему прекрасно сидит! После стольких лет. Не знаю, как они его нашли. Я приказала горничной его сжечь.

Макнаб нахмурился, и орлиное перо на берете упало на глаз. Три пера – знак вождя клана. Лэрд. Господин над каждым камнем, островком травы и голодающим ребенком, насколько хватало глаз с ветшающей старой башни замка Гленлорн, где они сейчас стояли. Это было местом их свиданий, пока… Гнев, тлевший в нем с давних времен, разгорелся с новой силой.

– Сомертон! – выплюнул он имя, вложив в звук его всю ненависть, терзавшую душу шестьдесят лет. – Только жалкий дурак способен похоронить жену в подвенечном платье!

Подбородок Джорджианы надменно поднялся.

– Ты сказал, что оно тебе нравится. Кроме того, день моей свадьбы так же печален, как и день похорон. Думаю, это вполне подходящий выбор.

Макнаб вздохнул, и ветер тут же зашумел в деревьях за крошившимися стенами башни.

– Да, но мы здесь не для того, чтобы спорить о наших погребальных одеждах.

Он оглядел башню, крыша которой давно разрушилась. Покрытые мхом камни, обрамлявшие окна, позволяли увидеть залив, озеро и новый замок Гленлорн на противоположном конце долины. Новый замок, насчитывавший уже сто пятьдесят лет, выглядел почти таким же заброшенным, как башня, хотя последняя была старше на четыре века. Лэрд снова вздохнул.

Если он повернется и глянет на восток, сможет увидеть замок дяди Джорджианы, Лаллах-Грейндж. Но он не поворачивался. Ангус провел шестьдесят лет, высматривая в пустом доме свечу на окне – сигнал, что она придет к нему сюда, в башню. Но свеча не загоралась с тех пор, как их семьи разлучили влюбленных навечно. Знакомая горечь потери снова наполнила Ангуса, и он повернулся, гневно взглянув на нее.

– Чего ты хочешь от меня, женщина? – проворчал он.

Но Джорджиана смотрела ласково, без тени робости.

– Ты проклял нас, Ангус.

– У меня была достаточно веская причина!

Она покачала головой, печально улыбаясь:

– Мы были влюблены, а нам запретили пожениться, но твое проклятие отозвалось на двух поколениях обеих семей. Этому надо положить конец. Я хочу, чтобы моя внучка познала то счастье, которое знали мы, Ангус.

– Было ли это счастьем? Воспоминание о нем сделало остаток наших жизней невыносимым. Во всяком случае, остаток моей. Я, конечно, не могу говорить за тебя.

Не было дня, чтобы он не думал о ней. Ее имя было последним словом, слетевшим с его губ.

Джорджиана посмотрела на свою руку. Здесь когда-то красовалось обручальное кольцо. Фамильное наследие теперь украшало палец нынешней графини. Но Джорджиане недоставало другого кольца. Кольца, которое дал ей Ангус в ту ночь, чтобы скрепить их любовь. Кольцо клятвы верности с маленьким рубином.

– Ни один из нас не нашел радости в наших браках. – Она обвела рукой башню. – Но я испытала истинное счастье в ту ночь в твоих объятиях.

Ангус видел место, о котором говорила Джорджиана, сквозь ее прозрачное тело. Укромный уголок, где они лежали вместе, завернутые в плед. Любили друг друга, шептались о будущем, клялись в верности.

У него заныли руки от безумного желания и невозможности коснуться ее. Могут ли они касаться друг друга? Он не знал. Но потянуться к ней и снова обнять воздух… эта мысль была невыносима…

– Ты пришла в скверное время, любимая, – выдавил он. И затрепетал, когда она нежно ему улыбнулась. – Мой сын только что умер, и клан остался без вождя. Моя невестка пытается продать землю анг…

– Без вождя? Но у тебя есть внук. Не так ли?

– Верно. Но Алек покинул Гленлорн много лет назад и поклялся, что никогда не вернется. Может, это и к лучшему.

– Ты сам в это не веришь.

– Но что у него осталось тут, дома? К чему возвращаться? – с горечью спросил он.

Джорджиана подплыла ближе и встала рядом.

– Но это его земля, Ангус. И еще есть любовь. Любовь, которая исцеляет все.

Ангус посмотрел на нее. Увидел надежду в глазах. Этот взгляд, эта надежда когда-то заставили его влюбиться в нее, поверить в невозможное.

Он снова отвел глаза, борясь с пробудившимся в груди чувством.

– Не воображаешь же ты, что я действительно верю в любовь?

Она протянула руку, положила ему на плечо. Он не ощутил прикосновения. Но там, где их тени соединились, вспыхнул свет, и тьма налилась ровным сиянием.

– Когда-то ты верил: дочь англичанина и шотландец – кто мог представить такое в столь жуткие времена? Это было почти невозможно.

– Это было просто невозможно.

Джорджиана рассмеялась. Звук эхом отразился от стен башни, заставив вспорхнуть птицу, улетевшую в ночь с испуганным криком. Джорджиана не обратила на это внимания: