Запретная поездка
Альбертина уже, наверное, в сотый раз сунула руку в карман джинсов. Деньги были по-прежнему на месте. Если автобус вот-вот не придет, Раппельмайерша настигнет меня и я не успею уехать, подумала Альбертина. Все это добром не кончится. Еще никому и никогда не удавалось покинуть пансион без разрешения руководительницы, и уж подавно никому не разрешалось в одиночку ездить по окрестностям.
Пышные кудряшки выбились у Альбертины из-под красного платка, который был завязан на затылке. По взъерошенным каштановым с рыжиной волосам ее здесь сразу узнал бы всякий, а как раз этого Альбертина не хотела. Это называлось особыми приметами — где-то она об этом уже читала. Главное — спокойствие, здесь вокруг нет ни единого знакомого, успокаивала она себя. На всякий случай она пробежала еще две остановки пешком.
Удобный жилетик с кармашками, который Альбертина носила всегда, на этот раз лежал у нее в чемоданчике, украшенном наклейками с мордочками котят. Вообще-то такие наклейки Альбертина считала детским садом, но, кроме этого чемоданчика — и того, что в нем лежало, — у нее попросту больше ничего не было.
Кроме жилета там лежали еще футболка, ночная пижама и зубная щетка, три больших бутерброда с сыром и ворох газетной бумаги. В эту газету она завернула «Спектр-2004» — не очень большую, но зато мощную подзорную трубу. Подарок папы. Конечно, были у нее с собой и матрешки. С этими русскими куколками, которые вставлялись одна в другую, Альбертина не расставалась никогда.
Гудок океанского лайнера заставил Альбертину вздрогнуть. Перед ней стоял автобус. Двери с шипением открылись.
— Добро пожаловать на борт! Стамбул, Пекин, Владивосток и обратно! — прокричал водитель.
— Мне до Нижнего Вюншельберга… п-пожа-луйста, — с запинкой проговорила Альбертина и стала отсчитывать монетки. Она боялась, что денег не хватит.
— Ну, это далеко не вокруг света, но зато быстро — восемьдесят дней на это не потребуется! — Водитель оторвал от рулона билетик и торжественным жестом протянул его Альбертине. — И вот еще пятьдесят золотых дублонов сдачи. Но только при условии, что ты будешь ставить паруса, матрос второго класса… э-э?
— Альбертина. Альбертина Шульце.
— Ой-ой-ой, какое красивое имя.
— Нисколько не красивое. Старомодное и глупое. В нашей семье внучку принято называть именем бабушки со стороны отца. А ее, на беду, звали Альбертиной, — отбила атаку Альбертина.
Но еще хуже было, если кто-нибудь начинал называть ее Тина или Тинхен.
— Понял!
Такого водителя автобуса Альбертина еще никогда в жизни не видела. Вся нижняя половина лица у него скрывалась за густой бородой. А там, где черные как смоль волосы заканчивались, почти сразу начиналась надвинутая глубоко на лоб капитанская фуражка. Из-под козырька выглядывали только широкий приплюснутый нос и черные горящие глазки.
— Держись ко мне поближе, матрос второго класса Альбертина, оставайся тут, у капитанского мостика, — пробасил водитель, указывая на место в первом ряду.
— Есть, капитан! — крикнула Альбертина и рассмеялась. Она бросила чемоданчик на сиденье рядом с собою и достала из него матрешку и жилет с карманчиками. Это была самая удобная в мире одежда. Пусть Яцци, соседка Альбертины по комнате, называет ее жилет половой тряпкой, если хочет. Бесчисленные карманчики, петельки, клапаны, отделения, секретные и суперсекретные карманы скрывали необходимые вещи на все случаи жизни. Но иногда эти вещи, к сожалению, исчезали бесследно. Какой-нибудь гаечный ключ, веревочка или гигиенический карандаш для губ с запахом земляники — ведь Альбертина обходилась с ним в высшей степени экономно и по пустякам не тратила — внезапно пропадали, и их целыми днями и неделями было не найти.
— Зови меня Саладин.
Взвыл мотор, и автобус медленно тронулся с места.
Собственно говоря, назвать его автобусом было трудно, он больше походил на ярмарочный балаганчик. Гирлянды разноцветных помигивающих лампочек, цветы из папиросной бумаги, моделька венецианской гондолы с сияющим фонариком, мерцающие нитки жемчуга, открытки с изображением дальних стран и загадочных островов, надувная кокосовая пальма украшали ветровое стекло и торпеду. В углу кабины на пестрой персидской подушке уютно устроилась большая кукла с зонтиком из папиросной бумаги в руках. Саладин представил ее Альбертине как Мэри Хиггинс, свою подругу и спутницу во всех поездках.
— Капитан Штюрценбехер, обошел под парусами все моря и океаны и ни разу не потонул и не пропал, — добавил водитель с гордостью.
При слове «пропал» Альбертина сникла и пригорюнилась.
— Эй, что с тобой? Черная кошка дорогу перебежала? — спросил Саладин.
Альбертине не хотелось говорить об этом, но Саладин был морской волк и водитель автобуса и не было на свете человека любопытнее его.
— Наш корабль — это корабль правды, дружбы и радости. На борту должен царить смех, так что живо признавайся! Что за морские призраки хотят испортить тебе настроение?
Запинаясь, Альбертина рассказала, что ее папа вот уже девять месяцев как пропал где-то в Сибири. Яцци говорила всем, что Вольфганг Шульце никогда не вернется, точно так же, как мать Альбертины, которая смылась сразу же после ее рождения. Яцци дорого заплатила за свое подлое поведение: нос ей Альбертина расквасила в момент, одним точным ударом. Два месяца после этого ей пришлось «скрести корки» — заниматься самой мерзкой штрафной работой, какая была в приюте: отскребать присохшие остатки еды от почти двух сотен детских мисок и тарелок — такова была расплата. Пропал не значит погиб. В этом Альбертина была абсолютно уверена.
— Тысяча чертей, ты права, девочка, права, как правая ванта! — прогудел Саладин. — Я пропадал по крайней мере пять раз, и дважды на таких Богом забытых островах в Индийском океане, что о них сам Нептун понятия не имел! Ну и что? Разве похоже, что я умер?
Да, трудно было представить себе человека более живого, нежели Саладин, у которого глазки сияли, как две черных маслины.
— Он вернется, я это точно знаю. Папа говорил, что мы, Шульце, неистребимы. — Альбертина прижала к груди руки и для убедительности кивнула. Ее кудряшки окончательно выбились из-под красного платка и торчали теперь во все стороны. — Если кто-нибудь из рода Шульце вобьет себе что-то в голову, то разве что землетрясение, или торнадо, или, в самом крайнем случае, убойная порция мороженого с шоколадом и клубникой способны ему помешать, — со смехом добавила она.
— Эта семейка Шульце начинает мне нравиться все больше и больше, — сказал Саладин, выразив свое одобрение низким, раскатистым хохотом.
За окном мирно проплывали пейзажи. Жизнь Саладина на ветрах семи морей была по крайней мере так же пестра и невообразима, как его автобус. Альбертина хорошо понимала, что кое-что в историях, рассказанных ей Саладином по дороге, было — совсем чуточку — приукрашено. Но еще никто и никогда не приукрашивал так захватывающе, как он. А разнообразные проклятия, которые как из рога изобилия отпускал водитель, стоили того, чтобы их услышать. У Раппельмайерши Саладин Штюрценбехер уже только за своих «Тысячу чертей!» получил бы по меньшей мере три недели штрафных работ на кухне.
